На подоконнике легкий, прозрачный букет:
три колоска в нем, ромашка, мышиный горошек...
Баранок простых, к чаепитью под вечер, пакет
надорвался, просыпав для птиц всего несколько крошек.
Удивляет во всем глазомер Его строгий и вкус:
никому ни поблажки и впрок — ни орешка за щеку.
Ровно столько всего, чтоб проснуться — и в путь, без обуз, —
а соседу, на цыпочки встав, не подглядывать в щелку.
Мой прозрачный букет не из мертвых тюльпанов и роз, —
а зато граммофончики в нем не зевают — весь день распевают!
И тот клен, что до банки с водой наконец-то дорос, —
сунет носик в нее: вот те раз, и у них выпивают!
Хоть вода из-под крана не ключ, не родник на Пахре, —
а зато наша комнатка всласть в облаках повитает!
Мы теперь в своей детской, последней и первой, поре,
когда аленький цветик цветет себе — не отцветает.
Ни в какую лесную за ним не потащимся дебрь.
Горит свечка пред Боженькой — ни лепестка не уронит.
И не вломится вор с топором в незакрытую дверь,
а войдет с топором — не боящихся смерти не тронет.
Мой букет на окне — вот и все, что мне принадлежит.
За день солнце стяжав, он и ночью прозрачен и светел.
Чем темней небосклон, тем он ярче звездами расшит —
и моими цветами, которых ты днем не заметил...
А сено все-таки как порох!
Живое, летнее, в пыльце.
То сердце на семи запорах —
а то вся тайна на лице.
Зарыться, лаской озариться —
и,
переплывать поляну,
Как на закате том румяном,
смущенью нашему под стать,
любовь еще была романом,
преображаясь в благодать...
В печали как хребет ни горби,
как кулаком глаза ни три...
Спасибо, Господи, за скорби, —
погорячей проговори.
Ведь не дано :нам знать, какою
какая скорбь заменена.
А с этой маленькой тоскою
я справлюсь как-нибудь одна.
Не предвидится болдинской осени.
Не холера — моя западня.
Все ж твои доказательства косвенны,
что любил ты совсем не меня.
Да и кто их потребует, глупенький?
Тишь во мне с той минуты и гладь.
Вон меж туч мой цикорий голубенький.
Вот и будет мне где погулять.
Снова осень — ни капли медового лета Господнего!
Видно, много в душе моей злой завелось преисподнего.
Из обиды, унынья, из всего, что и вправду случалось со мной, —
только сетку паучью и вить, а не шарф кружевной.
Даже осень не вымолвит — здравствуй! — ладонь пятипалая
под ногами вспылит мне в лицо — точно золушка, с бала я...
— Ну и скатертью вам! — покраснев от стыда и пощечины,
крикну поезду вслед со своей невезучей обочины.
...даже если крушенье у поезда — там, впереди,
даже если шепнет мне Господь: — Ты их предупреди...