Евгений Евтушенко написал письмо Борису Ельцину. Открытое. А также Черномырдину, Чубайсу и другим не последним лицам в российском правительстве [1]. Во первых строках он одобрил (“я поддерживаю это решение”) те посмертные почести, которыми руководство страны поспешило почтить память Булата Окуджавы.
Далее поэт посоветовал правительству не останавливаться на достигнутом и вкратце обрисовал литературную ситуацию:
“Большинство наших писателей — это честные, бескорыстные люди и отнюдь не ностальгируют по отвратительному (! — А. В.) для нас статусу “придворности” и не принадлежат к тем, кто за личные поблажки готов закрывать глаза на безответственность, ошибки или прямую коррупцию власти”.
Да, картинка... Так и вижу, как испуганная “власть” заманивает честных писателей “личными поблажками” (какими, интересно?) для того, чтобы честные писатели согласились закрыть глаза на “безответственность, ошибки” и проч. А то вдруг эти страшные бескорыстные писатели не согласятся закрыть глаза и как скажут... Представляете, какой ужас для власти?
“Власть нуждается в тех писателях, которые говорят правду, ибо иначе любая система превращается или в диктатуру как таковую, или в диктатуру хаоса”.
Интересно, что по этому поводу думает сама власть: нуждается она или не нуждается? Именно думает, поскольку вслух все равно не признается. Не те это люди, раз дошли до самого верха, чтобы все вслух говорить.
“Такие (честные. — А. В.) писатели против политической цензуры, которая искорежила, а подчас и сломала талантливых людей. Но они, и вместе с ними я, против той коммерческой цензуры — цензуры равнодушием, которой подвергается сейчас современная российская литература, почти изгнанная с экранов телевидения разнузданной “попсой”, отравляющей вкус нашей молодежи позорными для страны Пушкина неандертальскими текстами песен. Нельзя, чтобы зарубежная и не уступающая ей в бездарности отечественная сексуально-полицейская пошлость... погребала под собой на книжных прилавках серьезную литературу, без коей страна духовно обречена”.
Пропустим эту мелодекламацию, и не рассчитанную на серьезное обсуждение. Далее автор письма переходит к практическим предложениям, излагая многодельного о мемориальных досках, писательских вдовах, налоговых льготах, федеральных программах и проч.
Но тут прервемся, сделаем некоторое отступление. Одновременно с июльской “Литературкой” в столице (с опозданием) появился февральский номер екатеринбургского “Урала”.
Там напечатан в разделе “Панорама” материал о прошедших Днях Вячеслава Курицына в Екатеринбурге (январь 1997-го) [2] , в рамках которых состоялись научные Курицынские чтения, — отныне они будут устраиваться регулярно, раз в три года.
В связи с этим знаменательным событием в журнале “Урал” приведены три эмоциональных отклика — Валентина Лукьянина, Ольги Славниковой и Валерия Исхакова. Мне в данном случае показалось небезынтересным мнение Ольги Славниковой, причем не столько ее непосредственные впечатления от Курицынских дней, сколько попутные размышления о статусе писателя в современной России. А именно, что “писатели вообще больше не нужны”.
Цитирую (тираж “Урала” всего 1550 экземпляров):
“Однако прошедшие „чтения” все-таки не сводятся к простому междусобойчику, поскольку несут по меньшей мере две смысловые нагрузки. Первая связана с тем, что вокруг вовсю идет процесс девальвации всевозможных „членств”, „почетных званий” и прочих высоких статусов. Помню, как году в девяносто втором торговка мясом на Шарташском рынке рекламировала свой товар. „Директорский кусок!” — выкликала она, предъявляя пласт сахарно-розовой говядины загипнотизированному инженеру в очках и зеленой шляпе. Так рынок начал размывать статус руководителя... Можно организовать самочинный творческий союз (пример — наш Союз Писателей Пионерского Поселка [3] ). Можно зарегистрировать какое-нибудь АО „Академия Глобальных наук”, а себя назначить, согласно штатному расписанию, ее Президентом. Именно это, между прочим, и будет записано в трудовой книжке... Хотя „директорские куски” стали теперь куда весомей, государство таки утратило монопольный контроль над статусом (курсив мой. — А. В. )...
Второй смысл заключается в том, что писатели вообще больше не нужны. Я не к тому, что государство и общество обрекло творческую интеллигенцию на нищенское существование. Эта проблема — болезненная, но до известной степени частная и в принципе решаемая налоговой реформой. Я говорю об общекультурной ситуации, когда на полках среднестатистического гражданина уже вполне достаточно книг. Говорят , сейчас на планете живет столько же людей, сколько их было всего за историю человечества, — и некий генетически обусловленный процент пишет романы и стихи. Если прибавить к новой продукции то, что было создано поколениями предшественников, то окажется, что у нормального человека, к тому же напрягаемого рыночной экономикой, просто не может возникнуть проблемы: что бы такое почитать. Ему, наоборот, не хватит жизни, чтобы освоить достойное прочтения, — а поскольку преклонение перед классикой весьма устойчиво, то человек уверен, что выше Толстого и Достоевского ничего не может быть (при этом читать их он и не собирается, вернее, собирается, но никак руки не доходят. — А. В.). Что до литературного процесса как такового, то он умозрителен и поэтому неплатежеспособен. Реальному, физически конкретному читателю, вообще говоря, плевать на процесс. Как говорят американцы, „он этого не покупает””.
И далее:
“Что же может сегодня реабилитировать автора, “присвоить звание”, сделать его “настоящим писателем” в глазах читающей публики? Очевидно, это смерть и видимое бессмертие, представленное книгами, которые как-никак никуда не делись из частных и публичных библиотек. Формула “хороший писатель — мертвый писатель” для обывателя более чем естественна. И не естественно ли будет желание пишущих людей, в свою очередь, крикнуть: “Мы живы, живы, вот они мы!” — и призвать в свидетели телевидение? Можно продемонстрировать телекамерам голую задницу; можно полаять и посидеть в собачьей будке; можно устроить “чтения” и дать “информационный повод” программе новостей...”
Этот обширный фрагмент О. Славниковой я позволю себе оставить без комментариев. Хотя бы как напоминание, что далеко не всем российским литераторам свойствен истерический надрыв. Что Евтушенко в своем открытом письме выражает все-таки свое частное мнение, хотя и пытается ненавязчиво представить его как общее.
А теперь вернемся к его письму о необходимости государственной поддержки “серьезной” литературы. Он пишет:
“Если бы шведское правительство не помогало финансировать проекты Бергмана, вряд ли бы такой великий режиссер выжил”.
Очень хорошо, что шведское правительство помогало Бергману. Страна небольшая, богатая, общество стабильное (о задержках с выплатами зарплат и пенсий там, вероятно, и не слыхивали), да и не так много в Швеции всемирно известных деятелей искусства, чтоб разбрасываться.
Впрочем, помнится, у Бергмана со шведским правительством не все было гладко, какая-то история с налогами, режиссер даже был вынужден покинуть страну...
А главное, театр и кинематограф требуют (в отличие от литературы) значительных предварительных затрат. Повторю еще раз: значительных и предварительных.
Не то чтобы писателю ничего не было нужно, писателю (как и любому творческому человеку, как и вообще любому человеку) много нужно. Но для того, чтобы издать роман, нужно его сначала написать, а чтобы написать роман, не обязательно заранее искать богатого и заинтересованного продюсера.
Осмелюсь даже предположить, что никакие предварительные денежные вложения в литературу урожая принести не могут. Садись и пиши, если, конечно, хочешь и можешь.
Удобно писать на компьютере, но если нет компьютера, можно и на пишущей машинке; нет машинки, можно от руки, на худой конец, ручкой-вставочкой, обмакивая перышко в чернильницу.
О поэтах и говорить нечего; Мандельштам гордился тем, что работает “с голоса”.
Теперь о книгоиздании. Книги, как известно, бывают прибыльные, рентабельные и убыточные.
Любую книгу, которая действительно может принести прибыль, издатели с руками оторвут. С книгой, не обещающей чистой прибыли, но могущей хотя бы окупить расходы, сложнее, но и тут ситуация не безнадежна. С заведомо убыточными книгами вопрос прост: кто должен оплатить убытки?
Сказать “общество” — это, простите за плоскую шутку, слишком общо. Нет, кто конкретно? Какой фонд? Какой меценат? [4] Министерство печати? Культуры? То есть — налогоплательщик? Лишних денег ни у кого нет. Правительство с военными никак не рассчитается.
“Думается, что следует рекомендовать Министерству образования разработать программу „Писатели в университетах””, —
учит Евтушенко.
Должность “писатель при университете” действительно существует в некоторых американских университетах. Но неужели все эти места оплачиваетфедеральное правительство США?
По радио “Эхо Москвы” уже звучал риторический вопрос Николая Александрова [5] по адресу Евтушенко: знает ли он, сколько получает у нас обычный вузовский преподаватель? Или Евтушенко считает, что писатели “при университете” должны получать особый оклад за то, что они Писатели?
Вообще, романтическая или элитарная концепция Писателя как позитивной антитезы бездуховному обывателю себя давно изжила; подобные поползновения сегодня или смешны, или жалки. А в основе письма Евтушенко правительству лежит подспудная и непроговариваемая вслух предпосылка, что ПИСАТЕЛЬ есть СОВСЕМ ОСОБЕННЫЙ человек, не чета всем остальным человекам.
Вот перл:
“Знают ли наш президент и правительство, что писатели принадлежат к тем париям, которым в случае болезни не выписывается бюллетень?”
Но спокойно... давайте рассудим, что тут имеется в виду .
В столице, где сосредоточено большинство литераторов России, если у человека есть медицинский страховой полис (а почему бы ему не быть?), поликлиника по месту жительства выпишет ему бюллетень, то есть документ о том, что человек действительно был болен, кем бы больной по роду занятий ни был.
Если писатель где-то работает, как работают большинство литераторов во всем мире, больничный лист оплачивается по месту работы (за то, что — “работник”, а не за то, что — “писатель”).
Если тяжело заболевшему писателю нужна материальная помощь, то это дело многочисленных ныне творческих союзов, фондов — НЕ государственных, между прочим, и хорошо, что не государственных, и не дай Бог, чтобы они сели на казенное финансирование. Бесплатный сыр, сами знаете...
Впрочем, Евтушенко ратует как раз за бесплатный сыр:
“Нормальное здравомыслящее общество, понимающее необходимость духовности даже для прагматической экономики, должно поддерживать свою литературу, в то же время не требуя взамен лакейской преданности, не вмешиваясь в святая святых — творчество”.
Так “общество” или “государство”? Если “общество”, то почему Евтушенко пишет письмо правительству?
Поддерживать “свою литературу”? А оно, общество, и поддерживает: в лице платежеспособных граждан — покупая интересные и нужные книги, в лице негосударственных организаций — присуждая всякие негосударственные “Анти” и просто “Букеры”, “Триумфы” или Шолоховские премии...
Да и как можно было бы при всем желании выказать “лакейскую преданность” — обществу? Государству, главе государства, политической партии, тайной организации, мафиозной группировке, артистической тусовке, непосредственному начальнику, супруге, наконец, — да, это возможно. Но всему обществу в целом? Загадка.
“Надо восстановить структуру, занимающуюся организацией встреч писателей с читателями”.
Что, и этим должен заниматься президент? Счас... он даст распоряжение первому вице-премьеру Немцову... Или вице-премьеру Сысуеву?
“Данное обращение не есть новая попытка иждивенчества писателей за счет государства.
Это отстаивание права на уважение к литературе как к профессии”.
Но мужество, честь и свобода писателя состоят в том, что литература есть область добровольного риска, что ему как писателю никто и ничего не должен (кроме гонорара за опубликованное сочинение, но и в этом он ничем не отличается от любого другого работающего профессионала).
А как же, скажут, корпоративный интерес? Разве ты (то есть я) сам не литератор? Вроде бы верно. Но я, пишущий эти строки, помню, что кроме почтенной литературной корпорации принадлежу к еще двум “корпорациям” не менее почтенным.
Первая — это корпорация российских читателей, и как российский читатель я знаю: никогда еще (по крайней мере на моей памяти) в книжных магазинах не было столько хорошей и разнообразной литературы. Евтушенко видит только “сексуально-полицейскую пошлость” [6] , а я вижу еще и обилие классики, мемуаров, книг по истории, философии, религии, психологии — и все это тоже раскупается.
Во-вторых, я принадлежу к корпорации российских налогоплательщиков и как российский налогоплательщик обеими руками против того, чтобы казенные, бюджетные деньги тратились на поддержку того, что кто-то (неизвестно еще кто) сочтет “серьезной” литературой.
А впрочем...
Вспомнил вдруг, как однажды веселый журнал “Столица” послал своих сотрудников на улицу... просить милостыню. Результаты отважной экспедиции были (с фотографиями) опубликованы. Наиболее эффективным средством изъятия рублей у сурового населения оказалась картонка с надписью: “Дайте денег”. Без объяснения причин. Просто: дайте... И давали.
Так что дайте писателям немного денег. Поможите, не требуя взамен “лакейской преданности” (кому она нужна, их преданность)... Просто так дайте.
От редакции. С нашим коллегой мы согласны — но с одной оговоркой.
Писательство действительно предприятие рискованное, по определению, и не может осуществляться “под государственную гарантию”. (Даже денежное воспомоществование Николая I Пушкину и Гоголю, во-первых, адресовано было уже состоявшимся, громко заявившим о себе талантам, а во-вторых, представляло собой не государственную акцию, а личную монаршую милость.)
Однако другой стороне — читателю — не худо бы и подсобить. Особенно нашему поиздержавшемуся читателю, скромному интеллигенту, рассчитывающему не на расширение личной библиотеки, а на пользование библиотеками общественными. Между тем в провинциальные библиотеки с их нищескими бюджетами и центральная периодика, и серьезные, но дорогостоящие книги давно уже поступают в микроскопических дозах. Поэтому целевые заказы на какую-то часть тиражей этих и подобных изданий с последующим комплектованием ими библиотек, равно как и льготы, предоставляемые издателям образовательной, учебно-просветительной литературы, — дело святое, естественным образом ожидаемое от “цивилизованного”, как теперь любят выражаться, государства (впрочем — от частных и общественных фондов тоже).
Конечно, тут же встает роковой вопрос об экспертах — о тех, кто будет составлять список дотируемых изданий, фактически распоряжаясь, как о том справедливо напоминает Андрей Василевский, деньгами налогоплательщиков. Но если в стране невозможно наладить экспертизу, хоть сколько-нибудь пользующуюся общественным доверием, значит, страна вконец одичала. Надеемся, что это не совсем так.
[1] “Открытое письмо поэта Евгения Евтушенко президенту РФ Б. Ельцину, премьер-министру РФ В. Черномырдину, мэру Москвы Ю. Лужкову, первому вице-премьеру РФ А. Чубайсу, первому вице-премьеру РФ Б. Немцову, вице-премьеру РФ О. Сысуеву”. — “Литературная газета”, 1997, № 27, 2 июля.
[2] “Не Славы ради...”. — “Урал”, 1997, № 2.
[3] Что это такое, трудно сказать. Не знаю. Это какие-то их екатеринбургские дела.
[4] Хотелось бы видеть много хороших и разных негосударственных литературных премий, и не только для писателей, но и для издателей. Но только за настоящие (а не будущие) свершения. А коль скоро таких меценатов не найдется, то... значит, так тому и быть.
[5] См. также: Александров Николай. Жалобы поэта. — “Итоги”, 1997, № 29, 22 июля, стр. 24.
[6] О массовых жанрах я уже писал в рубрике “По ходу текста” (“Новый мир”, 1997, № 6).
Опубликовано в Журнале №10