У всех пишущих и печатающихся когда-то была первая публикация. Удачная или неудачная, замеченная или канувшая в бумажное море, как в Лету, - но она была. Кто-то гордится первой публикацией, а кто-то предпочитает не вспоминать о ней, - как взрослый человек не любит вспоминать сомнительные шалости юности. В сущности, в литературе, как и в жизни, удачный дебют значит много, но далеко не все, а неудачный часто совсем ничего не значит. Ругать дебютантов как-то не принято, а случаев, когда первый рассказ начинающего автора критики заметили, отметили, похвалили, но продолжения в том же духе так и не дождались, - не счесть. И наоборот: кто теперь вспомнит, например, рассказ Алексея Варламова, появившийся в "Октябре" в рубрике "Новые имена" в 1987 году? Ничего себе рассказ, не хуже и не лучше других опубликованных тогда же и в том же месте. Хотя для самого Варламова, думаю, публикация в "Октябре" именно тогда значила очень много. В 1987-м начинающему очень лестно было увидеть свое имя в оглавлении толстого журнала. Тогда у журналов были миллионные тиражи и не ощущалось недостатка ни в авторах, ни в материалах; печатали ставшие наконец доступными архивы, литературные корифеи спешили обнародовать то, что много лет писали "в стол", - и вот такие рубрики были чуть ли не единственной дверцей, пропускающей дебютантов в большую литературу...
Теперь же ситуация изменилась - ажиотаж кончился, да и написанное "в стол" тоже кончилось. То, что выходит из-под писательского пера, попадает к редактору еще "горяченьким" и публикуется без задержки. И не только если это перо Маканина или Искандера. Никому не известный дебютант имеет теперь все шансы увидеть себя в числе "избранных" - если, конечно, им созданное имеет отношение к литературе. Ближайший пример - роман Антона Уткина "Хоровод", замеченный и публикой, и критикой.
Естественно, возникает вопрос: нужна ли вообще в сегодняшнем толстом журнале специальная рубрика для дебютантов? Нужны ли "Новые имена" в том виде, в каком они существуют в "Октябре", то есть в виде регулярной рубрики в последней книжке года, в которой непременно должны быть пять - семь рассказов непременно неизвестных авторов? И еще: когда-то, когда это был жест в некотором смысле благотворительный, выбор жанра тоже был понятен - лучше представить пятерых рассказами, чем одного повестью. Но теперь... Пять действительно блестящих рассказов найти так трудно, что почти невозможно. Так же, как открыть одновременно на небе пять новых звезд. Ведь рассказ - жанр отнюдь не учебный, а требующий изрядного литературного мастерства. Отпала надобность в благотворительности - нужно ли отдавать пятьдесят с лишним страниц драгоценной журнальной площади под, может быть, не самую удачную пробу молодого пера? Не стоит ли ту же самую рубрику рассредоточить по всем номерам, не делая обязательной? Появился достойный рассказ - напечатали, а на нет и суда нет.
Может быть, рубрика "Новые имена", бывшая столь интересной и актуальной в конце 80-х - начале 90-х годов, свое дело сделала и, как пресловутый мавр, может уходить? Хотя ее, в отличие от того мавра, с благодарностью будут вспоминать не только Алексей Варламов, но и Петр Алешковский, и Ирина Поволоцкая, и Марина Вишневецкая, и Ирина Полянская, и Михаил Бутов, и, думаю, еще многие и многие.
Однако публикация нескольких рассказов подряд - не только начинающих, а авторов самых разных - все же имеет свои достоинства, даже если не все рассказы выдерживают гамбургский счет. Именно по беглой подборке можно проследить некоторые тенденции, существующие и развивающиеся в современной литературе. Кое-что высвечивается и в "Новых именах". Формально разные - и по стилистике, и по сюжетам, - на самом деле рассказы последнего выпуска рубрики "Новые имена" объединены одной темой. И я почти уверена - это не специальная редакторская задумка, есть определенная закономерность выбора темы начинающим автором. И вряд ли этот выбор делается сознательно: просто существует некий круг тем, старательно муссируемый в прозе последние лет десять. Все пять рассказов в "октябрьской" подборке этого года так или иначе повествуют о замкнутости, зацикленности человека на самом себе, об ощущении однообразности и бессмысленности существования, о неудачных попытках что-то изменить. И эти мотивы, мне кажется, весьма симптоматичны дл нашей сегодняшней прозы. Боюсь, после прочтения этих рассказов, одного за другим, вырисуется картинка, способная изгнать радость бытия даже из самой оптимистичной читательской души.
В "Дымах" Василия Казаринова повествуется о бедной Сане, хозяйке придорожной точки общепита. Причем Казаринов не идет по проторенной советскими классиками дорожке, компенсируя неказистую внешность героини удивительной душевной красотой. Нет, Санина душа пребывает в состоянии вечной дремоты, да и сама Саня, привыкшая "понимать жизнь как взаимодействие материальных предметов или разнообразных сыпучих, текучих или гранулированных веществ", существует как во сне. Зима - весна, день - ночь, открыла столовую - закрыла столовую, на эту ночь впустила в свой вагончик одного случайного проезжего, на следующую - другого... И так годами. Замкнутый круг ненадолго размыкается появлением некоего Сережи - то ли больного, то ли блаженного, которого Саня начинает заботливо опекать. Но Сережу увозят, а Сане остается привычный круговорот: день - ночь, зима - лето...
Собственно, на такой же нудный серый круговорот, хорошо прописанный Казариновым, обречены герои всех пяти рассказов. Героиня Светланы Богдановой бежит от повседневности, чтобы "хотя бы сколько-нибудь дней провести несвойственным мне образом, как это мог бы сделать человек, лишенный прошлого". Рассказ так и называется - "Побег". Но результаты бегства плачевны: бедна девушка, вместо того чтобы сосредоточиться на чем-то в себе, вынуждена каждый вечер выслушивать нудную и бесконечную исповедь друга, у которого нашла приют. Тот недавно разошелся с женой и терзает беглянку ненужными и скучными дл нее подробностями развода. Вспомнив, что когда-то была актрисой, героин начинает примерять на себя различные роли, соответствующие обстановке: внимательного слушателя, например... В результате несчастная была окончательно выбита из колеи.
События в рассказе Олега Хафизова "Несмеяна" происходят в палаточном лагере, на съезде "любителей йоги, мистики, сверхъестественных явлений и исцелений". Нестара дама неопределенной внешности по имени Елена пытается под руководством "гуру" исцелиться от любви к бывшему мужу, публично и многократно пересказывает подробности расставания с ним. "Елена повторяла эти слова: "Я не люблю тебя. Не любил тебя никогда", - снова и снова, пять, десять, двадцать раз. Казалось, что эта пытка продолжается минут сорок, а может, десять или полтора часа. Как на операционном столе, время здесь совершенно утратило значение". Но операция не помогла. Тогда бедная Елена пустилась во все тяжкие, поучаствовав в языческом "празднике голого тела", и в благодарность услышала наутро от еще одного мужчины: "Оставь мен в покое". "Вид Елены был олицетворенным упреком, олицетворенной жалобой на несправедливость мира, который надругался над нею, а вместо исцеления приносит все новые страдания. А зубчатый темный лес на китовом горбе голубоватого холма, и кочковатое желтеющее поле, и кроткое небо, мреющее в прозрачных воздушных струях, - все отвечало ей с улыбкой святого равнодушия: „Мы не любим тебя. Не полюбим никогда”".
"Прыжок" Славы Сергеева имеет подзаголовок - "Рассказ о непостижимых свойствах человеческой натуры". Герой, молодой человек свободной профессии, совершает ряд нелепых и нелогичных поступков - "непостижимостей" - и сам себе удивляется. Сначала зачем-то знакомится с девушкой-техником из ДЭЗа, потом, не имея никакого сексуально-интеллектуального интереса, зачем-то пьет с ней каждый день чай и именует ее не иначе как "другом", потом, когда во время очередного чаепития в дверь звонят его актуальная любима с подружкой, выпроваживает несчастного "друга" через окно, потом зачем-то оставляет любимую с подружкой допивать чай, а сам мчится провожать на такси девушку-"друга", повредившую ногу при падении из окна...
Похоже, что для героя все эти события - тоже попытка побега. От скуки. Как и дл девушки-техника из ДЭЗа. И так же, как и в других рассказах, в конце здесь все возвращается на круги своя: позабавились - и поставили точку.
Стилистика рассказов действительно очень разная. Неторопливо-раздумчивое повествование, длинные предложения с многими причастными и деепричастными оборотами у Василия Казаринова, внутренний монолог, почти бессюжетное говорение-проговаривание у Светланы Богдановой, довольно живо написанные картинки-портреты и диалоги Олега Хафизова, а Слава Сергеев явно взял иронично-шутливый тон... Стилистика разная, мотив один: скучно жить на этом свете, господа. Скучно молодому человеку свободной профессии. Скучно бедной Сане. Скучно бедной Елене. Скучно безымянной героине в рассказе Богдановой. Тоскливо, бессмысленно, бесцельно...
Чувство безысходности возникает от отсутствия движения. Ибо бег вокруг себя, предпринимаемый героями, - лишь иллюзия движения, так же как их замкнутость, закукленность в себе - лишь иллюзия жизни.
И, может быть, поэтому самым оптимистичным в "октябрьской" подборке 1996 года выглядит "Трамвайный разъезд" Маргариты Шараповой - рассказ о похождениях бывшей циркачки, ныне студентки Литинститута, алкоголички и наркоманки, зарабатывающей на жизнь продажей своего трупа различным медицинским учреждениям. Веселенький сюжетец, не правда ли? Место действия - то тюрьма, то больница, то притон наркоманов, где готовят "винт"... Чернуха, настоящая чернуха, по сравнению с которой остальные сюжеты кажутся рождественскими сказками. На социальной лестнице героиня Шараповой занимает самую низкую ступеньку - ниже поварихи Сани, дальше уже некуда катиться. А рассказ этот на общем фоне действительно внушает оптимизм.
Фраза "жизнь движется вперед" давно уже стала расхожей. Но какой смысл вкладывается в понятие движения? То или иное физическое движение - решиться сделать то, чего никогда не делал, или, наоборот, не делать того, к чему привык, - совершают все герои всех рассказов. Но состояние души подобные действия меняют редко. Елена не убежала от своих проблем в лагере йогов и натуристов, героиня "Побега", переменив место жительства, не изменила своей натуры, герой-шутник Славы Сергеева позабавился и поставил точку. Но есть движение внутреннее - попытка стряхнуть с себя душевную спячку или прервать затянувшийся процесс самокопания, попытка души вырваться на свет Божий из подвала, в котором она замуровала сама себя. И сделать это гораздо труднее, чем совершить любой физический поступок. Намек на такое движение, пожалуй, есть в "Дымах" Казаринова, в концовке: "И, значит, все ничего, надо только дождаться. Будет осень, с ней наплывут на точку настоящие дымы, пухлые и тяжелые, потом наступит зима, и ее надо будет пережить в ожидании дымов весенних, а там уж как-нибудь станем жить заново, уж как-нибудь, как-нибудь".
А бесшабашная и непутевая героиня Маргариты Шараповой любит трамваи. "Трамвай! Это хорошо. Трамвай - это обнадеживает... Это первый трамвай! Улицы еще по-прежнему темны, и людей не существует, а он уже плавно заносит на поворот свое негибкое светящееся тело. Я хочу быть трамваем! И плыть, мерно и мирно покачиваясь, спокойно и очень нравственно... Что значит нравственно? Не знаю. Но почему-то очень хочется быть трамваем". Мечта ее - образ движения, и не по кругу, а по рельсам - вперед и вперед. Ее цель - написать поэму о трамваях. А когда у человека есть мечта, есть цель - ничего еще не потеряно. Он еще может в какой-то момент оглядеться и сказать себе: "...жизнь мо будет прекрасной! Светлой будет вся моя жизнь. Светлой, как эти теплые, солнечные деньки на качелях в детском городке Нескучного сада", - может увидеть звезды сквозь яркий свет фонарей. В "Трамвайном разъезде" есть внутренняя динамика, та самая работа души, которая выводит ее из порочного круга навстречу миру.
Повторюсь: мне кажется, что сейчас слишком часто пугают читателя безысходностью и бессмысленностью существования, порочным кругом, по которому человек обречен идти от рождения до смерти: что ни делай - нет выхода, и все тут!
А вот как об этом думали прежде.
В романе Бориса Зайцева "Тишина" о. Парфений говорит юноше Глебу: "Вот он, Божий мир... А над ним и над нами Бог... Доверяйтесь, доверяйтесь Ему. И любите. Все придет. Знайте, плохо Он устроить не может. Ни мира, ни вашей жизни".
Татьяна КРАВЧЕНКО.