"Хорошо быть беглой гласной..."

Новая изящно изданная книга. На обложке - рисунок Мондриана. Тираж красноречиво не указан. Новые стихотворения 1993 - 1996 годов. Стихотворения прежних лет. Уже печатавшиеся в периодике статьи о поэзии, творчестве - "Несовпадение", "Его величество пустяк", "Сиянье им руководит" и др. Ранее не печатавшиеся статьи - "Смутный опыт", "Терзай меня - не изменюсь в лице" (последняя - о поэзии Ходасевича и Арсения Тарковского). Раскрывая книгу, невольно отмечаешь следы нового (по сравнению, скажем, с книгой десятилетней давности1) опыта - частного и исторического. Впрочем, такого ли уж нового? Опять - "минуты роковые"... "Стоит История сама / И сводит смертного с ума. / И гнет деревья вековые..."

А что до жизни до самой,
То до нее ли, милый мой?
И думать не моги об этом:
Мятеж весной, реформы - летом
И перевыборы зимой.

Между тем такие наугад выхваченные строфы способны ввести читателя в заблуждение. Слова типа "перевыборы" и "реформы" в книге вряд ли еще хоть раз встретятся. Политический темперамент у поэта (именно как поэта), по-моему, нулевой. Когда она пишет: "А я мечтаю только об одном, / Чтоб не ходила больше ходуном / Земля, вернее, почва под ногами, / Чтоб не пришлось "другими берегами" / Назвать края, где жизнь моя и дом", - это не столько политические, сколько экзистенциальные упования. Отношения с жизнью у нее амбивалентные: очарованность и страх. Реакция на угрозу - исчезнуть, ускользнуть, раствориться... Иногда суть лучше понимаешь "от противного". Читая Ларису Миллер, почему-то вспоминал выразительные строки другого современного автора - Инны Кабыш, датированные 1991 годом: "Я знала, если баррикады / и рухнут, я не упаду - / я буду жить во тьме распада / и сыновей рожать в аду..."2. Вот строки, которых Миллер написать бы не могла ни при какой погоде. Любовь к жизни - да, но витальная энергия - этого нет как нет. Хорошо быть беглой гласной. Неприсутствием блеснуть... 

Обладать чудесным даром
Беглой "Е" (ловец - ловца):
Постояла под ударом
И исчезла из словца.

Стихи, созданные как бы "без слов". Невесомые. Держащиеся только на интонации. Слова простые до банальности. Затертые. Оборачивающиеся (если оборачивающиеся) чудом поэзии. Вот ее творческий идеал. В статье "О если б без слова..." она в противовес плотным, мускулистым цитатам из Пастернака, Цветаевой, Бродского приводит "воздушные", "сквозные" - из Блока, из Фета, из Сергея Клычкова. В статье "Его величество пустяк" настаивает: "Слово никому ничего не должно. Его назначение - в одном: быть „блаженным и бессмысленным”".

Пахнет мятой и душицей.
Так обидно чувств лишиться,
Так обидно не успеть
Все подробности воспеть.
Эти травы не увидеть
Все равно, что их обидеть.
......................
Жизнь, лишенную брони,
Милосердный, сохрани.

Но перебирание банально-поэтичного словаря - дело весьма рискованное. Стоит оступиться - и сразу банальность намеренная оборачивается банальностью невольной. "Кажущаяся эфемерность" (выражение Александра Зорина из его давней новомирской рецензии на давнюю книгу Миллер3) - эфемерностью не кажущейся. Ключом к ее поэтике является (во всяком случае, для меня) ее стать "И другое, другое, другое" - сравнительный разбор стихотворений Владимира Набокова и Георгия Иванова (так сказать, в пользу Георгия Иванова). Сначала о поэзии Набокова. "Романтический словарь, помноженный на столь же романтически приподнятую интонацию, - вот в чем корень зла, вот что делает стихи "несъедобными"..."4. Не то у Георгия Иванова. "...И "лунный пейзаж", и "замученное сердце", и "синее царство эфира" - все эти красивости, абстракции и штампы произносятся разговорным, будничным, устало-безразличным тоном, снижающим, а иногда и отрицающим сказанное... За банальным словарем и небрежной интонацией угадывается НЕЧТО - боль, горечь, отчаянье, страсть, - дающее стихам особую глубину и силу". Последние фразы в немалой степени относятся к ее собственным стихам, по крайней мере они объясняют, чего автор хочет добиться, обозначают направление движения. Возьмем, например, такое выражение - "душа алкала". И еще одно: "не нашла душа спасенья". Что может быть возвышеннее, высокопарнее и т. д.? Вот в каком интонационном контексте они возникают у Ларисы Миллер:

Дни текли. Душа алкала.
Кошка с блюдечка лакала.
В небе плыли облака
Далеко, издалека.
Ни в четверг, ни в воскресенье
Не нашла душа спасенья.
Кошка с блюдечка пила.
Тучка по небу плыла...

И снова о Георгии Иванове. Понимая всю двусмысленность сравнения, скажу: в книге Миллер есть места, которые, если бы не были заведомо написаны ею, а встретились мне, скажем, в недавнем трехтомнике Георгия Иванова, читались бы как не худшие его строки. Скажем, такие:

Когда мы будем глухи, немы
И знать не будем, кто мы, где мы
И день какой бежит за днем,
Тогда-то мы и отдохнем
И даже небеса в алмазах
Увидим. Впрочем, в этих фразах
Нужды не будет никакой,
Когда наступит ТОТ покой.

И напротив, вот Миллер в одной из статей приводит известные строки Георгия Иванова:

Я хотел бы улыбнуться,

Отдохнуть, домой вернуться...
Я хотел бы так немного,
То, что есть почти у всех,
Но чего просить у Бога
И бессмыслица и грех.

Кажется, что стоит изменить род на женский ("я хотела б улыбнуться...", "я хотела б так немного...") - и мы увидим стихи, будто взятые из рецензируемого сборника Миллер. Вряд ли это можно принять за комплимент, но и упрека тут нет никакого. Это не подражание, не стилизация, а - словами Гёте - "избирательное сродство".

В одной из статей Н. Лейдермана и М. Липовецкого5 цитировались два стихотворения Миллер 1989 года как иллюстрация к размышлениям о современном состоянии духа. Своего рода диалогическая сцепка: одно - о богооставленности, другое - о поиске опор для человеческой души, о том, что и в хаосе надо за что-то держаться, хот бы за руку ребенка. И далее авторы утверждали: "...нельзя не увидеть связи этого мироощущения с принципами релятивной эстетики, в которой в буквальном смысле все зависит от точек отсчета. А в мироздании рухнувших и скомпрометировавших себ всеобщих систем отсчета... единственной реальной точкой отсчета, вернее, бесчисленным множеством равноправных точек отсчета оказываются частные локусы человеческих особей..." Вроде бы и похоже на правду (и в нынешней книге можно найти подобные иллюстрации). Да, весьма близко к поэзии Миллер, почти рядом. Но почти.

А между тем, а между тем,

А между воспаленных тем
И жарких слов о том, об этом
Струится свет. И вечным светом
Озарены и ты и я,
Пропитанные злобой дня.

Реальный творческий и человеческий опыт богаче критических схем. Как хорошо кто-то сказал: я не обязан быть последовательнее самой жизни. Да и "песнопенье" (коль скоро оно присутствует) зачастую оказывается сильнее и важнее "содержания". К тому же, что интересно, как раз хаоса (как бы его ни понимать) в ее поэтическом мире я не приметил. Картинка, напротив, весьма четкая и яркая. Контрастная. Есть, образно говоря, цветущая поляна, вдруг обрывающаяся в бездну. Но и там - не пресловутый хаос. Там - или ничто, или неизвестно что. Не смотри туда, не надо, говорит поэт. Пройди по краю. Ведь "если есть там что-нибудь, / Узнаешь. А пока - забудь". Сюда лучше смотри, на полянку. Полянка - настоящая, не эфемерная. Хорошая. Тут можно жить. Живи. Согласитесь: это скорее kosmos, чем сhaos. Кажется, что с годами стихи Миллер становятся суше и строже, а может быть, это иллюзия. Краткость (как и отсутствие названий у стихов) была присуща ей и раньше. Иногда стихотворения в шесть, в восемь строк запоминаются сразу и накрепко. Становятся частью твоего "я". Об отдельных строчках уж не говорю.

...А пока мы ждали рая,
Нас ждала земля сырая.

И вздрагиваешь там, где другой пролистнет небрежно и равнодушно. Ничего не поделаешь - избирательное сродство.

Андрей ВАСИЛЕВСКИЙ.