О "принадлежности к Культуре"

В выходных данных этой книги значится: Н. Н. Козлова, И. И. Сандомирская. "Я так хочу назвать кино". "Наивное письмо": опыт лингво-социологического чтения. М. "Русское феноменологическое общество", "Гнозис". 1996. 256 стр. 1000 экз.

Аннотация же утверждает, что в "этой книге публикуются записки Евгении Григорьевны Кисилевой ^[1] . Это образец письма, написанного талантливым, не принадлежащим Культуре человеком (здесь и далее курсив мой. С. К.). Она пишет, как слышит, с "массой ошибок", не подозревая, как надо.... Впервые подобные записки публикуются в оригинальном виде".

Для читателя, хорошо помнящего текст публиковавшихся в "Новом мире" (1991, No 2) отрывков из записок Киселевой "Кишмарева, Киселева, Тюричева", здесь нет загадки авторы книги процитировали в заглавии фразу из записок Киселевой. Читательское внимание могут остановить лишь слова о "непринадлежности к Культуре" Е. Г. Киселевой. Дл читателя же, не знакомого с текстом Киселевой, поясним, что записки эти принадлежат пожилой женщине, плохо владеющей грамотой и не слишком искушенной в литературном труде, но сумевшей написать удивительно яркое, выразительное повествование о своей судьбе. Журнал смог опубликовать лишь часть этих записок, и потому выход их в полном виде не может не радовать нас. Он и радует. Независимо от обстоятельств их публикации, о которых пойдет речь дальше.

Книга состоит из "Части 1", "Части 2", Предисловия и Приложения. Первую часть составляет текст исследования Козловой и Сандомирской, разбитый на главы и подглавки (названия глав: "Наивное письмо и производители нормы", "Игры на чужом поле", "Референт: Порядок мира"); во второй части приводятся записки Е. Г. Киселевой, и в Приложении дан анализ правки, сделанной редактором "Нового мира". В Предисловии же кратко рассказано о Е. Г. Киселевой, судьбе ее рукописи и о задачах, которые ставили перед собой авторы исследования. Записки Киселевой в свое время попали в руки Е. Н. Ольшанской, которая, сразу же осознав их ценность, вкладывает много сил в то, чтобы "сначала перепечатать рукопись Е. Г. Киселевой, а потом опубликовать ее... в легендарном толстом журнале, и своего так и не добивается. Вернее, добивается лишь частично... Это была публика ция текста в вычищенном от присутствия самого автора, т. е. редактированном, виде, зато с комплиментарным предисловием маститого литератора...".

В полуинформационной заметке не место углубляться в спор о том, как следует публиковать такие тексты как архивные памятники или как литературное произведение; нужно ли, как сделал это журнальный редактор, разделять слитно написанные слова, расставлять запятые и воспроизводить в качестве названия именно то название, которое выбрал автор, "Кишмарева, Киселева, Тюричева", а, скажем, не просто понравившуюся цитату (в данном случае факсимильное воспроизведение на обложке строки из рукописи: "Я так так хочу назвать кино"). Эти вопросы в разных ситуациях решаются по-разному. Журнал ставил перед собой задачу свести читателя с записками Е. Г. Киселевой для живого человеческого общения и, на наш взгляд, с задачей справился. В научно-лингвистической же публикации, которую предприняли Козлова и Сандомирская, уместно выбранное ими буквальное воспроизведение авторской орфографии. Но при этом публикаторы, решив, что журнал самой формой подачи и подготовкой текста лишил его реальной жизни, обещают (что подразумевает пафос процитированного выше их высказывания) исправить ошибку журнала и дать запискам Е. Г. Киселевой подлинную жизнь. Намерения публикаторов не могут не вызвать сочувствия обескураживает только их реализация.

Культура научного издания записок Е. Г. Киселевой, на наш взгляд, предполагала бы тщательное воспроизведение текста, сопровождающееся далее специальной научной работой и развернутыми комментариями. Перед нами же "лингво-социологическое" исследование, в котором тексты Киселевой воспроизводятся как своеобразная литературная иллюстрация, как сырье.

Чтение научной работы Козловой и Сандомирской для меня, например, как человека не слишком осведомленного в этих вопросах было полезным: я благодарен авторам за разъяснение некоторых понятий и подходов к методологии чтения и интерпретации текстов. Но все-таки это было чтение, не имеющее прямого отношения к самому содержанию записок Е. Г. Киселевой. "По запискам хорошо видно, как общественное разделение труда воспроизводит разделение труда между мужчинами и женщинами. Конституирование сексуально-ролевого и социального аспектов идентичности идут рядом. В гендерных проявлениях одновременно объединяются социальная необходимость, как она была инкорпорирована с раннего детства, социальные условия существования "здесь и теперь"..."; или: "Для Е. Г. Киселевой вопрос о том, чтобы "жить не по лжи", не встает. Она этого не "проходила". Выживание главная проблема и главная ценность". Я мог бы еще процитировать несколько таких вот точных наблюдений, приближающих читателя к запискам Е. Г. Киселевой, но в целом исследовательницы решали в этой работе свои "лингво-социологические" проблемы. Разговора, на который рассчитывала автор записок (вряд ли было в намерениях Е. Г. Киселевой изготовление экспоната для научных исследований), разговора этого в работе Козловой и Сандомир ской так и не происходит. Заключительная, резюмирующая подглавка исследования начинается так: "Записки Е. Г. Киселевой прочитаны. Опыт чтения полезен был прежде всего тем, что текст сопротивлялся, противодействуя свободному перемещению слов в пространстве. Он ставил вопросы, ответы на которые еще предстоит искать". И все-таки какие это вопросы? "Вопросов таки немало. Одни на грани лингвистики и социологии, философии языка. Они касаются социально го распределения языка, соотношения вербальных и невербальных стратегий, речевых и ментальных клише, дискурсивного и денотативного письма. Другие  социально-философские. Они касаются малоисследованной области логик практики".

И здесь, уже поверх текста книги, возникает еще одна тема: культура публикации и шире понятие Культуры вообще и представление о людях, как сказано в написанной авторами аннотации, "принадлежащих Культуре" и не принадлежащих в частности. Логика авторов предполагает, что есть Человек и, как его продолжение, Текст и есть Культура и что явления эти разные. Во всяком случае если перейти на бытовой уровень, имя Е. Г. Киселевой не значится ни на обложке книги, ни в ее выходных данных видимо, как лица, "не принадлежащего Культуре". Правда, авторы однажды сравнивают записки Киселевой с работами "наивных художников" Пиросманишвили и бабушки Мозес и признают право их произведений быть доступными людям и числиться культурой. Однако в своей "публикаторской" практике исходят из противоположных установок.

...Впрочем, ничто человеческое не чуждо и людям, "принадлежащим Культуре",  в заключение хотел бы привести (без комментариев, только с выделениями) еще одну цитату из предисловия Козловой и Сандомирской, их автохарактеристику:

"Н. Н. Козлова, которая проработала 20 лет в Институте философии РАН... собственноручно переписала эти записки. Она задыхалась и мерзла в вышеупомянутом Архиве (Центр документации "Народный архив". С. К.), от руки тщательно переписывая труд пенсионерки. Затем она набрала его на компьютере с сохранением орфографии,прилагая все усилия к тому, чтобы никоим образом не нарушить ход оригинального письма, не поставить, например, по дурной интеллигентской привычке запятую там, где ею пренебрег загадочный автор.

Еще одна женщина-исследователь, лингвист И. И. Сандомирская, вроде бы из чистого любопытства соглашается покопаться в языке пресловутой рукописи, зная за собой большое умение отыскивать тот шурупчик , выкрутив который можно посмотреть, как устроена вся машинка.

Наконец, еще одна женщина, самая молодая из нас, издатель О. Назарова, работающая в молодом же, но зарекомендовавшем себя издательстве научной литературы. Совмещая защиту кандидатской диссертации по философии с работой в нарождающейся рыночной экономике, в своей неустанной заботе о рынках издательской продукции сталкивается со всеми вышеперечисленными лицами, а также с упомянутыми тетрадочками. И у нее возникает желание напечатать это..."

С. К.