Особенности и вибрации

Первый выпуск серии "Уральский логос" - книга философских эссе Николая Болдырева, появившаяся в рамках программы "Дар", осуществляемой фондами "Галерея" и "Юрятин". Издания, входящие в эту программу, не подлежат продаже и распространяются бесплатно. Если верить аннотации, челябинский "поэт, философ, прозаик, эссеист, журналист, переводчик, Болдырев являет собой полуофициальную и одновременно полумаргинальную фигуру, особенности и вибрации которой неприлично давно ждут своей аналитической оценки". Вибрации полумаргинальной фигуры? Это интересно. Я не удержался и решил в меру моих скромных сил не то чтобы дать "аналитическую оценку" уральскому логосу, а так... нечто вроде.

В книге три раздела: "Одиночество любви", "Странствия странной страны" и "На дзэнском ветру". По мнению Н. Болдырева, в первом "обнаруживают себя некоторые обобщающие для автора мифологемы" (вообще-то по-русски обобщают "что", а не "для кого", но это во мне говорит мелочность). Во втором идет речь о русском самосознании. Третий "объединен музыкой дзэн".

Одиннадцать эссе, собранных в книгу, являются результатом авторского отклика на "современную ситуацию отпущенности сознания" (курсив здесь и далее принадлежит Н. Болдыреву). А именно: "в какой-то момент мы почувствовали свое сознание как бы отпущенным на волю, на свой страх-и-риск-блужданий". Кто такие мы? Автор? Ровесники автора? Все его современники? Россияне? Европейцы? В какой именно момент? Вчера? В эпоху "перестройки и гласности"? После Второй мировой войны? До нее? В начале века? Ответа нет. Рискну предположить, что автор либо говорит о том, чего не знает, либо знает, но скрывает. И то, и другое неблагородно. Читаем дальше: "Провиснуть в пустоте сознание не могло, однако возникла возможность отцепки от жесткой обусловленности демонизмом готовых формул". Отцепка от обусловленности? Допустим. Далее: "Началось растерянное осматривание себя в ситуации расхожих смыслов; вслушивание в ветер, свистящий и шуршащий в зазорах между ними". Ничего не имею против ветра. Сказано поэтично, а значит, логически неопровержимо. Но, возвращаясь к первой части этого предложения, я, страдая от собственного занудства, спрашиваю: так когда началось? кто именно осматривается? "расхожие смыслы" - это то же самое, что "готовые формулы", или нет? Не получив хоть какого-нибудь ответа на эти законные вопросы, сложно (и незачем) двигаться дальше. А ведь я читаю всего лишь первый абзац авторского предисловия.

Совершим прыжок сразу в четвертый абзац. "И тот бедный пейзаж, в котором мы в данный момент пребываем, - это пейзаж, сущность которого можно назвать "ностальгией по пейзажу", понимая каждое слово неким особым образом; и именно это состояние, мне думается, могло бы стать отправной точкой для нашего медитативного вплывания в эти столь странные, столь, в сущности, незнакомые внутреннему слуху слова: пейзаж, ностальгия, земное, небесное..." Что означает в данном случае выражение "внутренний слух" (чей?), которому почему-то незнакомы слова "пейзаж" и проч.? Каким же именно образом следует понимать красивое выражение "ностальгия по пейзажу"? Ведь правда интересно. Ответить: "неким особым" - значит сказать слишком мало. Если автор не знает, каким, то почему он решил, что тут имеет место особый способ? Если, опять-таки, знает, но скрывает, то зачем он вообще печатно обращается к нам, бедным читателям? Далее: "Наш внутренний пейзаж ностальгирует по пейзажу, который нами еще не создан". Будь это строкой поэтического подстрочника, у меня не было бы никаких претензий, но в качестве прозы (да еще и не переводной) она мало что проясняет. Мысль художественная, поэтическая не нуждается в доказательствах, она самодостаточна. Но мысль логическая, в данном случае философская, подразумевает наличие системы аргументов сколь угодно неожиданных и даже, простите за плеоназм, логики сколь угодно своеобразной. Во всяком случае, отсутствие оных не может быть поставлено автору в заслугу. Но будем терпеливы. Двинемся вперед - в пятый абзац.

"Философствовать - значит подвергать риску свое существование..." Только я хотел порадоваться, как следует продолжение фразы: "...существование в качестве грезящей плоти". Испортил песню. "Уже поэтому наше пребывание в слове еще нельзя назвать философствованием". Поэтому? Если автор хотел сказать, что не всякое словесное истечение есть непременно философия, то это справедливо, но как-то бедно. Не всякое слово - философское. Но и философии вне слова не бывает. Некто может являться носителем религиозного опыта, иногда действительно невыразимого в слове. Но философ не мог бы в оправдание невнятицы ссылаться на невыразимость своего сокровенного знания без боязни быть осмеянным.

"Впрочем, есть много и иных причин", - продолжает Н. Болдырев. Умри, Денис, лучше не скажешь! "Например, та, что мы еще - прелюдия, предисловие". Предисловие к чему? "Мы еще не вошли..." Куда? Если автор не знает, куда, то откуда известно, что еще не вошли? "Мы всматриваемся в свои черты, еще не зная, кто мы". Хорошее описание подростка перед зеркалом, но Н. Болдырев явно имел в виду что-то другое. "Наш подлинный язык нам неведом". Откуда вообще известно о "подлинном" языке? "Но разве это повод для пессимизма?". Ну, конечно, нет. Оставим в покое предисловие, перелистнем страничку с картинкой (пресловутым "пейзажем") и приступим к статье "Высочайшая гора отрешенности (заметки на полях текстов Кришнамурти, Рильке и Хайдеггера)".

"Наш сегодняшний мир (российский) нуждается в трансформации, в своего рода фундаментальном переустройстве". Допустим. Хотя машинально отметим: а почему только российский? Ответ: "потому что мы в обозримое время своей жизни не мыслили". Ну-у? "Нам приходится начинать с запуска в работу почти атрофированного органа". Сочувствую. Необходима сугубая бдительность: "внимательно следить за истечением слов, постигая их таинственную жизнестроительную функцию"; "эта работа не может не начаться с состояния величайшей осторожности в обращении со словами". Так он все-таки знает, что со словами надо обращаться бережно?! Похоже, самой яркой особенностью нашего мыслителя является действительно атрофированное чувство юмора. "Мы вынуждены промыслить эту громадную протяженность мыслительного небытия в терминах своих нынешних состояний, включая сюда всю свою трагическую обремененность, всю свою подавленность и недоуменность. В саму возможность начала нашего мышления неизбежно входит эта насущность овладения опытом мыслительного небытия. Но овладения, конечно, не просто в форме социологической фиксации или рационалистически-математического "объяснения". Наша мысль должна не только войти в пространство этой небытийственности и вдохнуть этот воздух, которым нельзя дышать, не просто внести некоторое "оживление" в прежде нежилое пространство, но выйти, вырваться из самой сердцевины этой равнины". Читая подобные тексты, имя коим - легион, ловлю себя на внезапной приязни к тем в зубах навязшим школьным максимам о "великом и могучем", о том, что "кто ясно мыслит...", ну, и так далее. Но ведь и в самом деле: кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Н. Болдырев наиболее внятен, когда влюбленно пересказывает других мыслителей, скажем Розанова. Но меня в данном случае интересуют как раз особенности и "вибрации" авторской речи и соответственно мышления, а Розанова я и сам читал. Впрочем, в одном из эссе Н. Болдырева содержится своеобразное алиби: "Почему нам (опять нам? - А. В.) уже не хочется быть авторами чего-то? ...Язык сказывает себя. А автор, тщеславно возбуждаясь, приписывает волшебные свойства слова себе грешному. Скриптор же не обманывается: скрипя пером, он сам удивляется своему тексту, не имеющему к нему-эмпирическому никакого отношения". Цитировать Н. Болдырева (автора? скриптора?) можно бесконечно. "Гоголь однажды ужаснулся своему демоническому эстетизму, прыгнув в религиозную стадию своей неуклонно возраставшей внутренней жизни". Интересно, удивлялся ли "скриптор" своему тексту? Можно подумать, что дело тут безнадежное. Нет, это не так. Будь это так, я не прочел бы книгу Н. Болдырева, да и писать о ней бы не стал. Но, право же, неловко хвалить взрослого человека за то, что в его двухсотстраничной книге нашлось "что-то" любопытное (например, противопоставление художников, условно говоря, "христианского" и "дзэнского" типа).

Автор, находящийся все время под гипнозом других, гораздо более известных и почти некритикабельных мыслителей, на самом деле не столько изощрен, сколько простодушен (начиная с полного имени-отчества на титуле книги - привет Дмитрию Александровичу Пригову!). В статье "Молитва по имени Розанов" - вдохновенной, восторженной апологии этого мыслителя - читаем: "Да закончится эпоха тоталитарного подавления миллионов и сотен миллионов прессом одной-единственной Абсолютной истины". Вы думаете, речь идет о коммунизме? Нет, о христианстве. Или такое: "Самый нехристианский, по общему мнению, наш лирик Пушкин в то же время - смиреннейшее существо..." Что более всего умиляет в этой фразе? Да вот это - "по общему мнению". При этом самая живая, на мой взгляд, статья в сборнике, написанная к тому же короткими и в меру ясными предложениями, именно о Пушкине - "Пушкин и джаз". Кстати, я поначалу решил, что это опечатка. По смыслу должно быть "Пушкин и дзэн". "Пушкин - это наш русский праздник дзэн"; "он - Бодхисатва русской земли и литературной жизни". А джаза там никакого и нет. Но зато как хорошо: Пушкин и джаз... Или: "Что я знал о Канте до Мамардашвили?" Ну разве он не прелесть? А ведь статья о Мамардашвили, чьи книги, по признанию Н. Болдырева, в последние годы не сходили с его письменного стола, - это настоящее объяснение в любви. Оно не может не тронуть своей искренностью, как бы ни относиться к этому современному философу1. Между прочим, именно читая монологи Мамардашвили автор приходит к мысли, что счастье свободно мыслить заключается в мышлении ради самого акта мысли. С моей обскурантистской точки зрения, свобода мысли подразумевает свободный поиск истины, свободное, зачастую весьма сложное движение к истине. Мышление ради мышления - занятие для философа приятное, но для стороннего наблюдателя малоинтересное (и даже малоэстетичное).

Так что фонды "Галерея" и "Юрятин" совершенно правы, предлагая эту книгу даром.

P. S. Несмотря на вышеизложенное, хочется надеяться, что фонды "Галерея" и "Юрятин" не оставят своим вниманием книжную серию "Уральский логос", а также и другие возможные начинания в рамках программы "Дар".