ЧТО ИМЕЕМ, НЕ ХРАНИМ...

СЕРГЕЙ КОСТЫРКО

*

ЧТО ИМЕЕМ, НЕ ХРАНИМ...

6 июля 1996 года в Санкт-Петербурге состоялось вручение литературных премий "Северная Пальмира" за лучшее произведение, изданное в Петербурге в 1995 году. Лауреатами премии стали: поэт Владимир Дроздов (книга "Стихотворения"), прозаик Андрей Битов (трилогия "Оглашенные"), критик и эссеист Борис Парамонов (литературно-критическая эссеистика), издательство "Пушкинский фонд" (за издательскую деятельность). По поручению жюри имена лауреатов оглашали: Александр Кушнер - поэтов, прозаиков - Валерий Попов, критиков и литературоведов - Борис Егоров, книгоиздателей - Андрей Арьев. Церемония проходила в зале Дома композиторов на Большой Морской, вел вечер г-н Березовский, оргсекретарь премии (не тот Березовский - не московский, не ОРТ). Присутствовали петербургские писатели, гости и представители прессы.

В тот же вечер петербургское ТВ показало телерепортаж о вручении премий, а затем появились отклики в газетах. Как водится, информативные или информативно-ироничные. Скажем, Андрей Немзер в "Сегодня" отметил "региональную" - рассматриваются только произведения, опубликованные в Санкт-Петербурге, - ущербность в самом замысле премии: "Увидьте собственные уши - покупайте зеркала, публикуйтесь в Питере" - и употребил словосочетание "могучая воля деньгодателей", по коей здесь награждают только "своих корешей".

Привычная реакция. О премиях так и пишут. С иронией. Даже не задаваясь вопросом, а почему, собственно.

Может быть, есть что-то в самой идее литературной премии, провоцирующее на иронию, что-то в основе противоречащее природе литературы?

...Нам трудно представить Карамзина, или Лермонтова, или Толстого суетящимися с рассылкой экземпляров своих сочинений в оргкомитет, хлопочущими о положительных рецензиях, надписывающими знакомому литератору - члену жюри свою новую книжку: "Человеку большого сердца и глубокого ума..."

На подобном фоне нынешние, озабоченные своим имиджем, могут выглядеть мелкими, жалкими и суетными. Могут выглядеть "плясунами", по выражению Милоша Кундеры, употребившего это слово в адрес политиков: политик-плясун вовсе не жаждет дела, даже не жаждет власти, он жаждет славы, и только, "он жаждет властвовать сценой, где могла бы вовсю развернуться его творческая личность" ("Неспешность"). Сегодняшний потенциальный читатель оглушен и подавлен валом разнообразнейшей умело поданной информации, и для того, чтоб про тебя узнали, тебя заметили и прочитали, нужно еще суметь вклиниться в главное информационное пространство, помелькать на телеэкране промеж престижных лиц - политических обозревателей, фотомоделей, кутюрье и рок-звезд; впечатать себя в сетчатку глаза потребителя. "Раскрутиться" под взглядами кино-, теле- и прочих камер. А суета вокруг престижных премий как будто только для этого и создана.

Литератор пытается освоить навыки шоумена. Что плохо сказывается на его характере.

Премия - это вообще тяжелое испытание. Не говорю уж о самочувствии соискателей, идущих на церемонию оглашения победителей с заготовленной на случай "нобелевской" речью и потом под десятками взглядов вынужденных целый вечер "держать лицо". Есть более грустные сюжеты. Премия - это проверка писателя на систему приоритетов. Каждый про себя думает, что для него на первом месте - суметь воплотиться в слове ("Ты царь: живи один"), а уж потом быть замеченным, быть отмеченным, прославленным. Но вот начинается, скажем, "букеровский год", и у меня, как и у каждого, вероятно, номинатора, всегда находятся двое-трое знакомых и полузнакомых, намекающих, подсказывающих, а то и настаивающих на включении своего сочинения в рекомендательный список; и видно, как омерзительны они сами себе, как корежит и корчит их (когда не корчит - еще страшнее), но сил удержаться нет.

...Впрочем, "зачем бесплодно спорить с веком?". "Мы все плясуны, как вы изволите выражаться... нам не дано выбирать эпоху, в которой мы живем. А живем мы под взглядом кинокамер. Они составляют теперь одно из условий человеческого существования. Даже участвуя в войне мы воюем под взглядом кинокамер" (Кундера).

Да и так ли уж отличается этот век от прошлого? Может, просто в старину другие были формы отслеживания своей популярности? Не было премий, но было ревнивое отношение к тиражам - у кого больше и чей быстрее разошелся. К гонорарам - они тоже, особенно к концу прошлого века, были показателями известности. Еще раньше - турниры поэтов: бардов, менестрелей... Короче, свой литературный быт.

Ну а помимо быта есть ли у премий этих хоть какая-то собственно литературная сторона или, если вопрос поставить по-другому, есть ли хоть какая-то нужда в институте литературных премий у самой литературы? "В самом деле... Если не в присуждении премии, то в неотрывном от нее ожидании (дадут? не дадут?) - нет ли чего-то унижающего искусство? Саму природу его, сопротивляющуюся расчету на первых-вторых?" (Ст. Рассадин, "Букер-95").

Мне кажется, нужна определенная дистанция, чтобы увидеть некую присущую литературе потребность в определении, в оформлении, в утверждении и защите специфического пространства, общего для писателя и читателя, в котором или, точнее, благодаря которому она, литература, и может существовать. Литературное творчество - процесс в известной мере совместный. Попробуйте разговориться, быть остроумным, сердечным, неожиданным, попробуйте пережить сладостное для говорящего (пишущего) чувство высвобождения, чувство воплощения - попробуйте все это под взглядом недоверчивых, тупо-испуганных, непонимающих или равнодушных глаз. Да язык ваш сам пристанет к нёбу. И вы почувствуете, что никогда не были более нелепыми, громоздкими и ненужными. Взлет русской литературы в середине прошлого века В. Шкловский, например, объяснял еще и появлением конгениального читателя. Слушателя и собеседника. И добавим - возникновением и развитием "литературной инфраструктуры", всех этих кружков, журнальных полемик, редакционных собраний, а с 1881 года - и института литературных премий.

Литературные премии - одно из обозначений этого, совместного у писателя и читателя, пространства. Каково пространство, такова и премия. У нас появилась возможность сравнивать.

Сталинская, Ленинская, Государственная премии до последнего времени оформляли характерное пространство государственно-утопических идей, из которого - но лишь по возможности (нельзя же было вовсе лишать премию литературных признаков) - выкачивался воздух, и читательский, и писательский. В лауреатах на одного Твардовского приходилось по пять сартаковых, даже Брежнев отметился. Соответственно, в жюри премий, точнее, в Госкомитете заседали государственного полета мужи: Секретари Правлений, Академики, Лауреаты, Заслуженные и Народные. И обставлялось - зал в Кремле, речь говорит Ответственнейшее Государственное Лицо. И лауреат в речи своей не про святое искусство, а "государственное" ответствует: "Награду эту принимаю как аванс, который мне еще предстоит отработать на благо родного народа и правительства".

А нынешние премии?!

Домодельные какие-то. Нет в них ауры горних кремлевских высот, откуда спускался луч света и возносил писателя к небесам.

И лауреатство нынешнее какое-то "ненастоящее". Те премии давались на всю жизнь, как звания "заслуженный", "народный", как воинские знаки отличия, обязательные для субординации, - кому полковничьи, кому маршальские. А Букеровская премия или Пушкинская? Сегодня тебя чествуют - а завтра, нет, даже сегодня над твоей книжкой в газетах могут поиздеваться.

И никаких потом изданий массовым тиражом.

И денег... Кстати о деньгах. Вот тема, в разговорах о премиях почти не возникающая. То ли деликатничаем, а может, действительно, как заметил Рассадин, здесь особенно и обсуждать нечего: "...по моему наблюдению (опять-таки - удивленному), при всей нашей широко декларируемой и, увы, непридуманной бедности означенные "страсти" направлены в первую очередь отнюдь не на их дележку". Похоже, так оно и есть: если скажут устроители, что премии и дальше будут, а денег к ним - нет, соискатели, конечно, огорчатся, но ряды свои не покинут и премиальные страсти ни на градус не снизятся.

Но может быть, хоть какие-то литературные льготы дают эти премии?

Нет. Кроме морального удовлетворения - НИ-ЧЕ-ГО.

И это замечательно.

Новые литературные премии прежде всего - цеховые премии. И соответственно этому - читательские. Премии той литературы, что рассчитана на чтение, а не "служение". В их жюри входят люди, известные и уважаемые прежде всего как профессионалы. Можно не соглашаться со вкусами и предпочтениями членов этих жюри, но будем помнить, что дело именно во вкусах и уровне понимания искусства, а не в комплексе внелитературных (идеологических или "государственных") установок. А погрешности вкуса или излишняя обходительность членов жюри компенсируются их регулярной сменяемостью и самими принципами новых премий.

И все-таки: не унижает ли литературу соревновательность, расчет на первых-вторых, истинных-неистинных? Мне тоже кажется, что введенное В. Шкловским понятие "по гамбургскому счету" в литературе невозможно. Но вот странность: одновременно нужда в "гамбургском счете" живет в литературе как потребность внутренняя. Даже лауреатствующим классикам "секретарской литературы" зачем-то нужен был некий знак извне, удостоверяющий их причастность именно к искусству, а не культурно-государственному пространству. Может быть, единственное, что и оставалось у них человеческого и литературного, так это их неутихающая, почти маниакальная ненависть к этим - малотиражным, ничтожным в чиновном отношении, но позволяющим себе быть талантливыми, позволяющим себе заниматься литературой как искусством. Так, повторяю, было всегда. Что бы ни говорил многотиражный, прославленный Булгарин про аристократов в литературе, он понимал, что его неравенство, с Пушкиным например, - литературное. Или наш "звездный" современник Юрий Власов, "культовая", как сказали бы сегодня, фигура 60-х - Чемпион; в 70-е - писатель, сумевший написать о своей судьбе в спорте не мемуары спортсмена, а полновесную прозу, в 80 - 90-е - популярнейший политический и общественный деятель, кандидат в президенты страны, автор грандиозной по объему и по солженицынскому почти замыслу исторической эпопеи "Огненный крест". Однако издание ее, разошедшееся огромными тиражами, так и не стало литературным событием для определенного круга профессионалов и высоколобых читателей. И хотя у сочинения его широчайший круг читателей, но вот поди ж ты - точит прославленного человека факт его отсутствия в собственно литературной иерархии. И как ни уговаривай, ни успокаивай себя, что причина вся в выродках инородцах, захвативших средства массовой информации, а - нет спокойствия.

И получается, что тоска по "гамбургскому счету", по некой "истинной" литературной иерархии - даже при ясном понимании природы литературы - тоже литературная реальность. А иерархию эту - в послереволюционной России чуть ли не впервые! - литература пытается установить с помощью новых независимых литературных премий.

...Мой, возможно, пылкий излишне текст в защиту новых литературных премий был бы, наверное, немного смешон (чего ломиться в открытые ворота - кто ж с тобой спорит?), если б, увы, не контекст. Не тотальная ирония в их адрес, ставшая признаком хорошего тона.

Меня, например, не очень волнуют упреки в том, что вот продались всяким англичанам и немцам - как может русская литературная премия быть меченной именем английского промышленника?! Досадно и мне, что, в отличие от "Северной Пальмиры", тут нет отечественных спонсоров. Но ведь не умаляется же в нашем сознании нобелевское лауреатство Бунина или Шолохова из-за имени основателя премии? Ни разу не слышал об участии в заседаниях жюри Букеровской или Пушкинской премий г-на Букера или немецких "деньгодателей" - их представители, разумеется, присутствуют на церемониях вручения, участвуют в организационных вопросах, но они никак не вмешиваются в те литературные иерархии, которые выстраивают эти премии.

Удручают нападки с другой стороны. Ирония - вещь замечательная. Одно из проявлений свободы и независимости, одно из средств эту независимость сохранить. Грустно только, когда ирония обращается на саму свободу...

И еще раз - о премии "Северная Пальмира".

Существование ленинградско-петербургской литературы - миф, заметил в газете "Сегодня" Андрей Немзер. И, соответственно, идея сугубо петербургской литературной премии нелепа: литература на регионы не делится. Абсолютно справедливо. Действительно, определенные ограничения - петербургская прописка публикаций - несколько уменьшают значимость этой премии. Но отнюдь не убивают, не делают ее сугубо региональной. В премии могут участвовать, и участвуют, литераторы независимо от места проживания: в этом году в число финалистов вышли Светлана Кекова из Саратова и Борис Парамонов из США.

Посыл тоже не кажется безупречным. Миф или нет - "питерская словесность"? Спор давний, есть множество суждений на уровне литературного быта (см. заметки А. Кушнера - "Новый мир", 1996, № 5) и литературоведческом - замечательная статья В. Вейдле "Петербургская поэтика" (1968 год; заметьте: даже не "поэзия", а "поэтика"!). Но критерии здесь, как мне кажется, еще не сложились окончательно. Потому предлагаю обратиться к собственным ощущениям и представлениям. Две культурные столицы. Что-то вроде обоюдного комплекса неполноценности. Ревнивое отношение одной к другой. Впрочем, достаточно корректное и уважительное. Тщательное культивирование разграничения на "московских" и "петербургских". В прошлом веке еще начатое. До нашего времени дошедшее. Как, скажем, неофициальное противопоставление по этому признаку пар: Пастернак и Цветаева - Ахматова и Мандельштам. 60-е годы: Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Рождественский (Москва) - Бобышев, Бродский, Кушнер, Найман, Рейн (Ленинград). Никуда не денешься, не только мне в этих рядах видится что-то сугубо "московское" и "петербургское". Понимаю, насколько произвольно строятся ряды, они могут быть и другими. Но не будем слишком уж серьезны в этой игре.

Ситуация с таким вот соперничеством при наличии двух культурных столиц неизбежна. А может, и плодотворна.

Петербург сохранился как один из самых прекрасных и "внятных" городов, воплотивший в своем облике два века русской культуры. И непроизвольно переносишь почти физическую впечатанность этого города в историю и культуру на людей, с которыми общаешься. Морок, конечно. Самовнушение. А может, и нет. Похоже, что сохранился тип, характер ленинградца (петербуржца), в Москве же, увы, - только тип столичного жителя, но не коренного москвича (наблюдение не мое - Кураева). И часто, но это, может быть, только моя мнительность, чувствуешь себя в разговоре с петербургскими коллегами чем-то вроде пустой грохочущей бочки - в этом городе и с этими людьми можно говорить медленней, тише, сосредоточенней. Тебя услышат и поймут. (Здесь никакого уничижения - свой город я люблю.) Самоощущение этих культур, скорее всего, действительно миф. Но как раз тот миф, который для литературы и есть реальность.

А идея ПЕТЕРБУРГСКОЙ премии, воплотись она в жизнь, ей-богу, - замечательная идея. Общероссийская литературная премия, критерии которой были бы взращены именно Петербургом. Историческая значимость этого города для культуры России, сегодняшнее состояние его литературы вполне соотносимы с масштабами такой задачи. Почему нет? Тут, мне кажется, излишняя патриотичность устроителей - рассматривается только опубликованное в Петербурге - в известной степени поменяла критерий эстетический на чисто географический^[1].

^[1] Я не очень понял, каким образом региональные ограничения в условиях премии дали Немзеру повод усомниться в том, что эта премия НЕЗАВИСИМАЯ, и предположить, что устроители премии "полностью подчинены могучей воле деньгодателей". Доказывать порядочность людей, которыми представлено жюри "Северной Пальмиры", мне кажется попросту неприличным. Впрочем, сам критик "недоверия судьям" не выражает и специально оговаривает это обстоятельство. Проскользнувшую у обозревателя "Сегодня" подозрительность отнесем на счет все того же ревнивого внимания "москвичей" к "питерцам".