А под старость лет мама стала писать про свое еврейское местечко. По десять раз исправляла каждое словечко. А потом болезнь ее одолела, и она просила меня довести записки ее до дела. И я, выполняя ее волю, пишу про детство ее и местечковую долю.
Почему прозвали
Бейлу-Хаю царицей?
Думаете, она была
важной птицей?
Она была нищенкой, вдовицей!
К субботе благотворительницы
приносили Бейле-Хае
ломтики халы.
Утром она заваривала кипятком
самые черствые корки
и съедала их в своей каморке.
Более мягкие ломтики
оставляла на субботний обед.
Суббота - в окошке свет!
А вечером съедала
самые мягкие ломтики халы.
И говорила: - Ну вот,
и святую субботу справила!
Чем я не царица? -
И Бога славила.
Гордости ее
могла бы позавидовать
и заправская
царица Савская!
В местечке ее называли
Басей-Сурой
с культурой.
Она была старая дева.
Скупо одарила ее чарами
прародительница Ева!
Бася-Сура собирала
из грошей и медяков
милостыню для старух и стариков.
Всегда ходила с книжкой,
в черном платке и с зонтом.
Говорила о Пушкине, о Толстом!
Открывала в местечках
Богом забытых
русские курсы для женщин,
нуждою забитых.
Читала еврейским девочкам
басни Крылова.
Бася-Сура несла в еврейский народ
русское слово!
Окружающие любили Злату.
Ее приглашали в любую хату.
Для нее открывались
шкатулки и сундуки.
Ей охотно одалживали
ротонды, шали, платки.
Ее появленье -
бесплатное представленье!
А она, нарядившись,
изображала точь-в-точь
толстую, ленивую
купеческую дочь.
Или еврейскую невесту-скромницу
так передразнит,
что та от смущенья и не опомнится.
Или изобразит касатика -
пьяненького отставного солдатика.
Лица, лица, лица!..
Торговка, раввин, старая фельдшерица!
И всех представляет так метко
да так едко!..
Среди всеобщей скуки и суеты
это был глоток свежей воды!
Прозвище его было Муке Бакаке!
Штаны ему рвали собаки.
Он не владел никаким мастерством.
Ни кузнечным, ни плотницким,
ни бондарным.
Вечно толкался на месте базарном.
Был на побегушках,
почти что в побирушках.
Надо бабе отнести с базара
картошки пуд -
он тут как тут!
Извозчики его шпыняли,
торговцы гоняли.
Бедна, темна его халупка,
но дома его ждет жена,
Хава-голубка!
Как солнце, в дому
она улыбалась ему!
И когда он зарабатывал
четвертак, полтинник,
радовался, как именинник,
и, бедный еврей,
со всех ног
мчалс к Хаве своей!
Еврейский театр приехал в местечко!
Не одно забилось сердечко!..
Афиша обещала с три короба:
"Колдунья", "Суламифь", "Бар-Кохба"!
Зал был большой сарай.
Но зрителям казалось, что это рай.
Театральный занавес, рампы огни!..
Ничего подобного не видели они.
А когда комедиант Гоцмах
"хасидскую пласку" плясал,
ходуном ходил весь зал!
Больше всех в театре пропадала Злата.
Она, бывало,
там, за кулисами, и дневала и ночевала.
Артисты звали ее с собой,
но она боялась играть с судьбой.
Еще не пришли те годочки,
когда из местечка убегали дочки.
Когда театр уехал,
Злата осталась одна.
Весь еврейский театр - была она!
Был знаменитостью
Хаим-Меир водовоз!
Рядом с бочкой воды
он шествовал в зной и в мороз.
Но главное, он был всем известной
устной газетой местной!
Он останавливался с каждым
встречным-поперечным,
как с другом сердечным!
И знал, что в Думе говорится,
что у цар творится!..
...В пятницу стирка в местечке.
Хозяйки ждут воду с речки.
А когда Хаим-Меир приедет на место,
одному Богу известно.
Когда водовоз привозил на место бочку,
хозяйки сами разбирали воду,
а он имел моду -
в местный "клуб" - в парикмахерскую -
ходу!
Там зиму и лето
собирались местные "пикейные жилеты".
И пока мастера стригли затылки,
говорили о забастовках, арестах,
погромах, ссылке,
как коробейник, Хаим-Меир
высыпал кучу новостей
изо всех местечек, городков, областей!..
Он знал "за всю Россию",
и ждали его, как Мессию!
"Специальностью" Мордухая
была керосиновая торговля.
Керосиновая лампа
нужна под каждою кровлей.
Он развозил керосин в бочке.
И знали его в каждом закуточке.
Он был набожен и всю дорогу
молился Богу.
И псалмы распевал.
А бочку пробкой заткнуть забывал.
И керосин выплескивался,
а он так и ехал за верстою верста!..
Приедет на место,
а бочка вполовину пуста!
На первом месте
у Мордухая был Бог.
Не воздавать Ему хвалу он не мог!
Торговец Аврум местечки обходил
с бутылью чернил
собственного изготовления.
Но не писало писем население.
Чернила не продавались,
и он, выбиваясь из сил,
копейки домой не приносил!
Тогда он стал торговать уксусом,
но и тут не продавались бутылки.
Он только чесал в затылке.
Тогда он принялся
за прохладительные напитки.
Но и от них были одни убытки.
Стал торговать порошком от клопов,
но и эта затея
не сделала из него богатея!
Он брался то за одно, то за другое дело,
голова у него,
как вечный двигатель, гудела!
Но, как назло,
ни в чем ему не везло.
А он мечтал
накопить небольшой капитал,
открыть свою лавочку,
торговать солью, крупой, мукой.
Жениться, иметь дома покой.
Может быть, у него был гениальный ум,
но выходил один шурум-бурум!
Еврейский оркестр!
Это были настоящие музыканты!
Белые воротнички, банты.
Как оркестранты на свадьбах наяривали!
Как смычки со скрипками разговаривали!
Как будто сама судьба,
взывала труба!
Барабан бухал и ухал!
Тарелок медь
не уставала звенеть!
Гудел контрабас
с флейтой вперепляс!
Старый Мендель -
руки в крендель!
Как бегемот,
топает Мотл!
Ента - павою:
поведет рукою левою,
поведет рукою правою!..
Руки под бочок -
казачок!
Вальс играют -
душа замирает!
Дорогу невесте,
танцует с женихом вместе!
Веселье, танцы, танцы,
играйте, голодранцы!
Садовником у барина был дед Юхим.
Да каким!
Не было в округе
другого такого сада.
А барина взяла на Юхима досада.
У него была к нему ревность и злость.
Стал ему Юхим как в горле кость!
И однажды барин уволил его подчистую.
Все труды его жизни - впустую!
И надумалось диду
написать царю про свою обиду.
Отправил письмо, стал ждать ответа.
Проходит зима, проходит лето!..
До самой Мировой не терял надежды Юхим:
не может царь к обиде его остаться глухим!
А когда царь отрекся от престола,
дед Юхим говорил, что вышло так не зря:
Бог за него, за Юхима, наказал царя!
"Нехай царь почуе, як на свити
без миста жити!"
При рождении дали имя ему Аарон!
Но "Арке мит ди шмотес!" -
кричали ему со всех сторон.
Он был старьевщик.
Стал похож и сам на старую тряпицу,
на общипанную птицу.
Битую посуду, кости, тряпье
приносил он в жилище свое.
Какая у него еда?
Гороховая похлебка, печеные бурачки,
да и то не всегда!
В синагоге место у него было не наследное -
последнее!
Но он не жаловался,
считал не худшим свой заработок,
свое житье!..
Ведь на свете не переводилось тряпье!
Стар биндюжник Эли, бедняга,
как и его коняга!
Утром он кормит ее
хлебными корочками
и просит,
чтобы не упала на пригорочке.
Уговаривает потерпеть как-нибудь
и до пятницы дотянуть!
А в награду
в субботу он пойдет с ней на леваду!
Нет нигде травы вкусней и сочней!
Поздно вечером
Эли снимает с лошадки хомут,
радуется, что они отдохнут.
Приговаривает:
- Сейчас я тебе хлебца дам! -
И делит ломоть пополам.
Славились его камины
в имении графов Браницких,
куда не очень-то допускали
Шмулей и Ициков!
Но Натан не дорожил
своим мастерством.
Музыке был предан
всем существом.
Когда выпадала свободная минутка,
он брался за скрипку
и берег ее, как детскую зыбку!
Он был самоучкою.
Бился сам
над каждою нотною закорючкою.
И скрипка его понимала.
Каждым звуком, каждой нотою
отвечала ему с охотою!
Когда он играл,
под окошком его
собирались и стар и мал.
По всей округе
Натан был знаменит
и женские сердца
притягивал, как магнит!
Жил в местечке Хаим -
первый в округе сапожник,
в своем ремесле художник!
Таково
было его мастерство,
что в Петербург царевичу
он послал своей работы сапожки,
и они пришлись ему по ножке.
Когда Хаим гулял по улице,
смотрел только вниз,
на ноги прохожих,
и все замечал:
какая колодка, какая кожа.
Обувь шили подмастерья,
он только кроил матерьял.
Этого никому не доверял.
Он выкраивал ботинок или сапог,
как Бог!
И это местечко, где ютилась голь беспортошная,
называлось Роскошное!