СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ, или НА РАЗВАЛАХ ИМПЕРИИ

писала Ахматова, а я осмелюсь возразить ее высочайшему мнению. Звучит. Звучат и псалмы, и молитвы, и плачи, и заговоры, и песни, и просто стихи. Другое дело, что они — почти не слышны.

Когда рушится Империя, провисают и мучительно рвутся общие кровоточащие жилы. Исторически неизбежный (не мы ли, ныне смятенные, эти дни торопили и звали?) ход вещей отдельную творческую личность, а то и целую национальную культуру на своем жестком и неуклонном пути — сминает.

На этом поле — пали: действительно мощные литературные взаимосвязи, современная сильная школа поэтического перевода, вообще словесность как многонациональная перекличка. А все это — наряду с позорно-парадными “декадами” (см. об этом замечательный одноименный роман Семена Липкина) и “рейдами”, с переводческими мистификациями-кормушками и мыльными пузырями, с псевдоакынами и лжеписьменниками — все это, настоящее, имело место. Была, была пастернаковская лирическая Грузия, самойловская Эстония, опять же липкинский Восток...

Увы.

Однако поэзия — материя мистически выносливая, загадочная, поразительная. Так, чудом не погибшие стихотворцы, скажем, Таджикистана ли, Туркмении из последних сил тянутся на свет русской речи. Гулрухсор Сафиева, начиная с восемьдесят девятого живущая здесь, у нас, в изгнанничестве, спасает свой страдальческий дух поэзией (а я ее перевожу — в никуда, просто чтобы фарсиязычная Муза не ощущала себя совсем одинокой в вынужденном переселенчестве). Но самое интересное, что Гуля, для себя же неожиданно, стала писать и по-русски (я это называю стихи с акцентом), роняя вдохновенные запинки, оговорки, неправильности, среди которых — именно! — встречаются поэтические открытия. “Я не беженка, я обиженка...” — такое можно нащупать лишь в плодотворном языковом остранении.

Бозор Собир — тоже один из крупнейших лириков современного Таджикистана, глубоко связанный с иранской традицией, страстный, сильный, парадоксальный. Как сказал его переводчик, поэт М. Синельников: “Бозор, в сущности, не занимался политикой, пока она им не занялась”.

Стихи Б. Собира, которые публикуются здесь, написаны в тюремной камере, где он в течение года ждал смертного приговора за “измену Родине” — это он-то, исступленно верный ей каждым словом и выдохом... Ныне Бозор — в отторженности, в Москве, в разлуке. И по-прежнему пишет стихи — преданный своей фарсиязычной и окровавленной родине.

Туркменский поэт Шир-али, объявленный преступником и выдворенный с родины за отважные и ядовитые стихотворные строки о тирании и тоже, как и Гулрухсор, не первый уже год живущий в Москве (дружественное, но трагическое изгнание), нашел свой экзистенциально-творческий выход в том, что переводит с туркменского на русский — сам себя. Как может. Тоже в стол. Тоже незнамо зачем.

Значит, надо. Их слово генетически и самоспасительно льнет к слову русскому — не разлучить.

Хорошо, что кривые, странные, дивные деревья растут и из груды железных обломков, каменных развалин, мертвых глыб. Странная лирика постсоветской эпохи...