В начале этого года со страниц газет, трибун всевозможных собраний и с телеэкранов на нас обрушился поток публикаций и передач на тему “русского фашизма”.
Данное явление, получившее столь громкий, хотя далеко не всегда оправданный ярлык, имеет как бы три пласта: появление политических групп и отдельных людей, исповедующих национальный экстремизм и заявляющих об этом, реакция общественности и СМИ на эти заявления и собственно состояние этнического самосознания русских. Последний пласт — главное и решающее звено, которое позволяет судить о реальности или призрачности угрозы так называемого русского фашизма.
Как профессиональному психологу, специалисту в сфере социальной и этнической психологии, мне постоянно приходится иметь дело с таким феноменом, как неадекватность межгруппового (межэтнического) восприятия, то есть с расовыми и этническими стереотипами, предрассудками, этнофобиями, этноцентризмом, шовинизмом и прочими явлениями группового (этнического) сознания.
Эти явления сопровождают жизнь человечества и служат регуляторами межгруппового взаимодействия. Во времена стабильные они мирно дремлют в архетипическом сознании народов, однако в моменты социальных или экономических кризисов могут вырваться на поверхность и начать играть не свойственную им роль мотивов поведения. Это происходит при стечении двух роковых обстоятельств: ослабления духовной жизни народа, приводящего к массовым страхам и недовольству, и присутствия очередного временщика, претендующего на роль мирового спасителя и искусно подогревающего страсти.
Поэтому при анализе социально-психологической реальности необходимо уметь отделять естественные проявления неадекватности группового восприятия (как механизмов защиты этнического сознания) от искусственно насаждаемых и возбуждаемых этноцентризма и шовинизма как манипулятивных акций в политических целях.
О “естественном фоне” нынешнего национального, да и вообще гражданского самосознания россиян и пойдет разговор.
Есть в социальной психологии понятие “социальная (или этническая) идентичность” — то есть чувство (и знание) человека о его принадлежности к определенной социальной (или этнической) группе. На основании этого чувства человек думает и ведет себя как представитель определенной общности. Нормальная социальная (или этническая) идентичность у всех народов бывает позитивной, то есть человек испытывает радость и гордость от принадлежности к этой группе.
Но в человеческой истории нередки, увы, ситуации, когда этническая идентичность становится отрицательной (обычно это происходит в результате бурных социальных потрясений, войн и катаклизмов), когда, осознав, что его народ либо морально не прав, либо его считают неправым, человек начинает болеть и стыдиться того, что он — русский, еврей, немец и т. д.
Это состояние называется кризисом социальной (или этнической) идентичности. Оно, как всякая болезнь, ненормально, жить в нем нельзя, можно только саморазрушаться. Поэтому просто в силу инстинкта самосохранения человеческое сознание напряженно ищет выход из кризиса социальной идентичности.
Социальная психология знает три способа выхода из этого кризиса.
Первый - поиски выхода из данной (неуважаемой) группы и перехода в другую (более уважаемую). В нашем случае это желание уехать из своей страны (которую кто-то — а не мы ли сами своей нелюбовью и устраненностью от ее проблем?- сделал непригодной для жизни). Не ошибусь, если предположу, что почти каждый россиянин хоть раз в своей жизни думал об этом выходе как о желанном для себя.
Второй — стать “новым русским” (причем отнюдь не в отрицательном смысле, как у нас часто это преподносится), найти в себе силы состояться в своем деле и заставить уважать себя, а вслед за собой — и всех русских.
И, наконец, третий путь — реконструировать прежнюю идентичность, которая давала чувство уверенности и самоуважения. И здесь начинается путешествие в историю, как реальную, так и мифологическую, отвечающую запросам и уровню знаний и интеллекта данного человека.
Набор временных срезов, среди которых можно выбирать, чрезвычайно велик: у России богатая и противоречивая история. Вот только часть из них — по мере удаленности от дня сегодняшнего.
“Благословенный” застой, из которого все мы вышли, как писатели-демократы из гоголевской шинели: все сыты, все уверены в завтрашнем дне, все одинаково небогаты. Из сегодняшней архисложной жизни это выглядит для кого-то как сущий рай, пусть и попахивающий не райскими плодами, а чечевичной похлебкой.
Сталинская эпоха. Поклонники порядка, а точнее, тотального страха и “двоичности мира” — черное-белое”, “свой-чужой”, а также грандиозных социалистических строек на костях братьев, — это ваше время.
Россия дореволюционная очень разнообразна: с ней могут идентифицироваться все: и монархисты, и славянофилы, и западники, и просто православные люди.
Допетровская Русь — мифологизированный заповедник самобытного пути России, с которого ее так “неразумно” и грубо совлек император Петр.
Русь языческая, дохристианская — источник вдохновения для тех, кто считает, что все беды в России начались с христианства, привнесенного в мир Израилем. Если бы не евреи со своим христианством, то жили бы мы по сей день, как дети: плели бы венки, поклонялись бы Яриле, Даждьбогу и горя б не знали.
Обернитесь и посмотрите вокруг себя — вы увидите перечисленные способы идентификации, и в гораздо большем вариантном спектре, чем я представила. Это — наши соседи, родственники, сослуживцы — наши соотечественники.
Все проводимые мною ранее эмпирические исследования — групп русских старожилов в Закавказье, крымских татар в Крыму, потенциальных мигрантов из СССР в Израиль, а ныне — исследования отношений “титульных” этносов и русских в ближнем зарубежье — убедили меня, что главная причина, приводящая к этнической интолерантности (нетерпимости), — общее состояние (и особенно — уровень самоуважения) данной (оценивающей) этнической группы.
В исследовании канадских ученых Дж. Берри и М. Плизента, посвященном проблеме этнической толерантности в многонациональных обществах, было установлено, что только уверенность в своей собственной позитивной групповой идентичности — основание и гарант для уважения других этнических групп, с которыми она вступает в контакт.
Сомнение в позитивной идентичности своей этнической группы (потеря самоуважения) напрямую приводит к этноцентризму, шовинизму и другим формам этнической нетерпимости.
Это происходит потому, что в действие вступают механизмы социально-психологической защиты группы (или этноса) от разрушения.
В результате действия этих механизмов в групповом сознании возникает так называемый феномен “неадекватности группового восприятия”: сверхпозитивное восприятие своей собственной этнической группы и сверхнегативное восприятие другой этнической группы (обычно, конкурентной в чем-либо). При этом на предполагаемого виновника списываются все беды.
Это — законы социальной и этнической психологии, столь же незыблемые, как законы земного тяготения. Их невозможно оценивать в категориях “плохо” или “хорошо”, “этого не должно быть” или “это надо запретить”. Это есть, это надо знать и учитывать в общественной и политической реальности.
Канадские ученые на основании своих исследований сделали очень важный вывод, который в наше время этнических противостояний чрезвычайно актуален: “Заинтересованность в выживании своей этнической группы не может больше служить показателем этноцентризма. Истина заключается в том, что уверенность в таком выживании — основа толерантности, антитезы этноцентризма”.
Те крайне немногочисленные проявления национальной нетерпимости русских по отношению к другим нациям и народам, которые представляются в виде “русского фашизма”, — это “вершки”, а “корешки” в том глубоком и всестороннем кризисе, который переживает Россия, а точнее, русский этнос, в реальной угрозе потери им позитивной идентичности или самоуважения, что ни для кого уже не тайна.
Со стороны, как говорится, виднее. Недавно “Аргументы и факты” напечатали высказывание канадского ученого Фреда Эйдлина по поводу нашей самооценки: “Ваш взгляд на самих себя убийствен. С ним вы не преодолеете трудностей. Это взгляд обреченных. Когда народу тяжело, он должен сохранять достоинство, и уверенность. Надо культивировать это, а не мнение, будто вы ни на что не способны”.
А что мы культивируем? Важнейшая тема национального возрождения блокируется педалированием страха перед “русским фашизмом”, когда сама проблема национального самосознания русских автоматически берется под подозрение. В общественном сознании происходит нагнетание сознательных и бессознательных страхов.
Недаром М. Булгаков называл страх самым большим злом для человека. Страх — питательная среда для лжи и ненависти, ибо он утрирует и искажает реальную природу вещей, толкает к убеждению, что силовым, запретительным порядком можно справиться с социально-психологическими явлениями.
Психологам известно, что любое восприятие, в том числе и межгрупповое, — феномен как минимум двусторонний и включает в себя характеристики как воспринимаемого объекта, так и (в первую очередь) самого воспринимающего субъекта.
На уровне массового сознания страхи, подогреваемые слухами, становятся особенно опасными. Я помню, как накануне вооруженной фазы армяно-азербайджанского конфликта мои коллеги-психологи с той и с другой стороны рассказывали леденящие душу слухи о “тайных” зверствах противоположной стороны, причем меня поразил факт, что в описаниях этих зверств четко проявлялись менталитет и ценности самой воспринимающей стороны. Данное обстоятельство сильнее всего убеждает психолога, что это — феномен и фантом восприятия, а не реальности.
Однако эти слухи сыграли свою страшную роль — они подготавливали общественное сознание к оправданию жестокости и к переходу от слов к делу, то есть провоцировали массовые убийства.
Нужно быть крайне трезвыми и осторожными, когда мы имеем дело с феноменами общественного сознания, с социальными мифами и фобиями. Их нужно разоблачать и развенчивать, когда они становятся опасными, но не раздувать на пустом месте, ибо такое раздувание и есть вхождение в первую, скрытую, фазу этнического конфликта, могущего закончиться вооруженным противостоянием.
В связи с этим хочется сказать нашим журналистам и идеологам: воспитывайте народ, объясняйте, просвещайте, устраивайте диалог с теми, кто по-иному чувствует и объясняет себе нынешние беды России (если, конечно, их взгляды не ведут к физическому насилию), но не лепите из них врагов.
В поисках сенсации, “жареных фактов” соблюдайте, пожалуйста, меру, не приписывайте явлениям национального экстремизма несвойственного им масштаба, не формируйте у обывателя, и так живущего в апокалипсисе, чувства полнейшей обреченности и безысходности.
Если мы и дальше будем в упор не замечать глубокого кризиса русского самосознания, не будем стремиться к возрождению органичной, нормальной гордости своей этнической культурой, чуждой экстремы и нетерпимости, нам не выйти из тупика нравственного бессилия и взаимной ненависти.
Помимо общечеловеческих ценностей существуют национально-культурные, и попытка их игнорировать или прививать иные, чуждые, идеологии на тысячелетнее древо русской православной культуры с ее отчетливым духовным своеобразием чревата органической несовместимостью и может привести к уродливым мутациям как в духовной, так и в практической сферах. Вспомните, как прививали марксизм.
Что же касается страха, зная, как он ужасен, как выедает душу и не оставляет в ней места для надежды, я хочу обратиться к тем, кому особенно страшно, — к моим соотечественникам-евреям, к тем, кто еще не уехал, кто не может или не хочет уезжать. Дорогие мои, не бойтесь! Не слушайте тех, кто пытается разыграть карту “русского фашизма” и перессорить нас, разделить взаимными страхами и мифами. Будьте трезвыми, судите по делам, а не по словам. Укрепитесь внутри себя, помните не о тех случаях, когда вас унижали или давали почувствовать, что вы — изгои, а о том, когда вы чувствовали нашу с вами страну, ее народ, культуру своей, родной и близкой. Поймите, что этот бытовой антисемитизм — свидетельство слабости и падения русского духа, его тяжелой болезни и что помочь ему стать бодрым, уверенным в себе и созидательным в наших с вами силах. Не бойтесь его возрождения, ибо подлинная, а не ущербная сила — основа его толерантности к другим.
Во многом именно для вас я пишу эти строки, чтобы не дать утвердиться мифу о государственном, чиновничьем или “народном” антисемитизме. Его нет. Есть близкое к кризисному состояние этнического самосознания, как русского, так и еврейского, а точнее, общегражданского, ибо гражданская судьба у нас одна.
В начале перестройки, на волне страхов перед ожидаемыми погромами, некоторые из моих коллег уехали в благополучные страны. И сейчас, на новой аналогичной волне, тоже, возможно, кто-то уедет со всеми собранными публикациями об активной “антифашистской” деятельности. Пожалуйста, уезжайте, но по возможности чисто и честно, не оставляя за собой оплеванных вами людей и пустыню одиночества и безысходного страха для тех, кто не может или не хочет уезжать из России.
После того, как началась массовая “утечка мозгов” (замешанная и на страхах за судьбу детей, и на невозможности реализоваться здесь так, как хочется) уехали лучшие и ближайшие мои друзья, талантливые ученые и художники, “омертвив” для меня город, улицы, где они жили. Такие друзья приобретаются в юности, им нет замены. Сейчас они трудятся на благо других стран — не России. Решение об отъезде давалось им трудно и болезненно. Они были и евреями, и русскими, но там, в “дальнем зарубежье”, для всех они “русские”, и я уверена, что беды России воспринимаются многими из них еще острее и болезненнее, чем здесь, ибо родина, земля твоего детства, единственна и отречься от нее невозможно, не отрекаясь от себя.
...Наше нынешнее отчуждение от страны, в которой мы живем, поистине ужасающе. Мы чувствуем себя не любимыми ею и не любим ее. В основе нелюбви — страх, ибо антипод страха — не бесстрашие, а любовь. За преодоленным личным страхом стоит понимание, что “нет правых и виноватых”, прощение и любовь к тем, кого недавно так боялся и кто, оказывается, столь же сильно боится тебя самого.
Любому человеку, как и любому народу, необходимо самоуважение. “Возлюби ближнего своего как самого себя” и “возлюби другой народ как свой собственный” — обе эти заповеди как исходного условия требуют любви к себе и к своему народу. Это тоже аксиома, но далеко не всегда это априори есть у человека и у народа. Психологи знают, что в основе любого антисоциального, противоправного поведения лежит заниженная самооценка, а она формируется в условиях отсутствия любви.
Имея дело с этническим сознанием, я знаю, сколь велик запас прочности у больших этносов, как медленно и неохотно начинают работать те механизмы социально-психологической защиты, итогом действия которых является этническая нетерпимость. Пока человек испытывает от сознания принадлежности к своему народу гордость и спокойную уверенность, его не заразить вирусом расового или национального превосходства.
Но, к сожалению, все чаще в нынешних моих исследованиях психологического состояния наших соотечественников в республиках нового зарубежья встречаются иные чувства: обида, стыд, вина, униженность, связанные с принадлежностью к русскому этносу. Это очень тревожный симптом, он имеет под собой реальную основу в виде ущемления социальных и гражданских прав наших соотечественников, на что малодушно закрывают глаза те, от кого реально зависит их судьба.
В моем исследовании практически во всех республиках (Эстонии, Литве, Казахстане, Узбекистане, Армении и Азербайджане) была обнаружена прямая зависимость между оценкой своей этнической группы (“русских в Казахстане”, например) и оценкой “титульного” этноса: чем позитивнее русские воспринимают себя, тем позитивнее они оценивают казахов, и наоборот: чем негативнее самовосприятие, тем больше отчуждение от России и обида на нее, тем сильнее Казахстан воспринимается как “место, где я не чувствую себя в безопасности”, и “земля, откуда меня гонят”. Все больший вес приобретают так называемые “этнические” ценности: “оставаться русским”, “жить среди своего народа” и т. д. То, какой “видит” себя этническая группа, имеет очень важное значение как для нее самой, так и для всех тех, кто с ней взаимодействует.
Что касается русских в России в настоящее время, то их внутреннее состояние в массе своей не столь подавленно, но и далеко от благополучия. Подобный настрой, когда он становится массовым, опасен тем, что задавленная позитивная идентичность ищет выхода в протесте, отчаянии, бунте против всех и вся — это энергия, и очень сильная, но не созидательная, а разрушительная.
Так что главным условием, при котором может возобладать антисоциальная, антигуманная философия и идеология, является утрата позитивной социальной или этнической идентичности. Увы, мы идем к этому состоянию семимильными шагами.
Политика и СМИ, которые ее обслуживают, часто играют дестабилизирующую роль в обществе, особенно в смутные, переходные периоды. Если бы они были замкнуты друг на друге, это было бы еще полбеды, но они имеют многомиллионную аудиторию. Взывать к совести и ответственности политиков — дело практически безнадежное, но так называемая “четвертая власть” вполне вменяема и в состоянии задуматься о производимых ею социально-психологических эффектах. Есть кампании примиряющие и расчищающие хаотическое состояние масс, а есть вносящие еще большую путаницу, смуту и раздор как на межгрупповом, так и на межличностном уровне.
Развернувшаяся в СМИ непродуманная, а порой и спекулятивная “антифашистская кампания” в ряде случаев лишь способствовала усилению более экстремистских настроений в национально-патриотических кругах. Психологически этот процесс выглядит так: когда человека, не дифференцируя его мирочувствования, причисляют к некой антисоциальной категории, например к фашистам, вначале он не верит, что это обвинение — всерьез, срабатывает самая “легкая” из психологических защит — юмор: “Вы что, ребята, с ума посходили, что ли?” Потом, когда он понимает, что это действительно всерьез, он пытается столь же серьезно оправдаться: “Я — не фашист, я — русский патриот”. Потом, когда человек понимает, что истинное положение вещей уже никого не интересует, что кампания разворачивается и набирает обороты сама по себе, а он — только необходимое топливо для этого огня, наступает холодное и злое отчаяние: “Ах так, вы хотите, чтобы я был фашистом, ну так пеняйте на себя!”
Это не так страшно, если человек созрел для “самостоянья”, при котором собственная душа и правота ему дороже даже опороченного доброго имени. Или он христианин и знает, как выйти из навязанного ему немирного состояния души. Или профессиональный психолог, наученный рефлексии и самотерапии. А если ни то, ни другое, ни третье?
Не с огнем ли играем? Я это пишу не для того, чтобы сказать, что экстремистов лучше не трогать. Просто нужно понимать, что стрелы, используемые в идеологических кампаниях, вторгаются в живую ткань социальной и личностной психологии, производя там такие поражения и нарушения, которые трудно прогнозировать даже специалисту.
Я помню, как в начале карьеры Жириновского, когда пресса начала проводить параллели между ним и Гитлером, мой коллега А. Асмолов предупреждал об опасности подобных сравнений и просил не увлекаться этим, так как при этом запускается психологический механизм “предписания” и человек невольно стремится уподобиться своему “незаурядному” прототипу.
Моральная сторона дела при этом не играет роли: все, что работает на известность и способствует необходимому для создания образа мифотворчеству, приветствуется и пускается в дело. Жириновский очень грамотно использовал все отпущенные ему судьбой и неграмотностью своих противников шансы и сейчас играет активную и, благодаря численности своей фракции, заметную роль в российской политике. Однако это далеко не все, на что он претендует. И то, что на определенном этапе Россия вознесла его столь высоко, лишний раз говорит о прямо-таки катастрофическом состоянии самооценки и самоуважения нашего народа.
Безусловно, необходимо бороться с пропагандой экстремизма, печатной распространением продукции откровенно расистского и фашистского характера, также, впрочем, как и с порнографическими изданиями. Это лучше делать с помощью очень крупных штрафов (что уже входит в судебную практику). В наше рыночное время такая мера сработает всего эффективнее, да и исключит возможность политических дивидендов: дешево доставшуюся известность и возможный — при осуждении — ореол “мученика за идею”.
Результатом же нынешней топорной антифашистской кампании, и едва ли не единственным, стала девальвация этого страшного термина...
Людоедских режимов было много, и далеко не всегда они приходили под расистскими и националистическими лозунгами. Нередко совсем наоборот. От того, под “фашистскими” или “антифашистскими” лозунгами приходит диктатура, суть ее не меняется. Лживая еще страшнее, так как у нее много доверчивых и прекраснодушно-искренних сторонников.
Здоровое, бодрое состояние национальной психологии, ее живая преемственность и связь с многолетней российской историей и культурой, спокойное сознание того, что болезнь преходяща, а выздоровление не за горами, — только это может избавить нас от очередных идеологических обманов. Пока механизмы социально-психологической защиты действуют, сохраняют в глазах самой нации ее позитивный образ, можно не бояться национального экстремизма. И здесь национальное самосознание нуждается в помощи и внимании.
Для ряда культур, к которым принадлежит и русская, характерно направлять агрессию негативных переживаний вовнутрь, на себя. Это находит выход в реакциях саморазрушения: алкоголизм, суициды (самоубийства) и всевозможные тяжелые соматические заболевания, имеющие психогенную природу: рак, всевозможные язвы, сердечно-сосудистые заболевания.
Все связано со всем. Наша “психологическая среда” не охраняется никем, и всяк в ней разбойничает как хочет: и экстрасенсы, и всевозможные “черные” и “белые” маги, и проповедники “нетрадиционных религий”, и другие...
В здоровом социуме экстремистские партии и движения также имеют место, но обычно ограничены небольшим кругом психологически и социально неадаптированных людей. Подобные движения играют свою важную роль — служат пограничными маркерами и способствуют консолидации общественного сознания на более умеренных и центристских позициях.
Вообще по возможности следует избегать как социально-политической хирургии, так и социально-политического конструирования: реальность в виде естественновозникших, разнообразных общественных групп и движений гораздо больше скажет думающему человеку о состоянии общества — в ней сокрыты и диагноз, и методы лечения, и прогноз выздоровления.
Стремление к упрощению реальности, сведение к набившей оскомину дихотомии: “черное — белое”, “свои — чужие” и т. д. — гораздо ближе в своей философской примитивности к идеологии экстремизма и, если хотите, фашизма.
За естественно возникшим общественным движением всегда скрывается некая болевая точка, ущемленность и нереализованность потребностей определенного слоя граждан, и чем более экстремистским оно является по своим заявлениям, тем болезненнее стоящая за ним проблема. Лечить в первую очередь надо ее, а не людей, которые первыми почувствовали эту болевую точку. Если же закрыть на нее глаза, разрастаясь, она непременно станет предметом политических игр и столкновений, победить в которых может далеко не самый достойный.
Искусство политики в том и состоит, чтобы вовремя почувствовать болевую проблему и направить на нее внимание — до того, как она станет грозным политическим оружием в руках оппонентов. Эти два уровня — реальное состояние общественного сознания и политические спекуляции на нем — нужно уметь отделять друг от друга и не превращать войну с политическим противником в войну с собственным народом.
Страна нуждается в терапии любовью — со стороны власти — и в национальном примирении и единении. Очень трудно по-настоящему избавиться от своих страхов и взаимной нелюбви. Ведь они позволяют нам ничего не менять в себе и своем окружении, оправдывают нашу лень и бездействие.
Сейчас мы имеем как бы три независимых и изолированных друг от друга России (и три типа россиян): собственно Россию, живущую в ее нынешних границах, Россию ближнего зарубежья и Россию внутри России — наших вернувшихся и пытающихся обустроиться соотечественников. О последних хотелось бы сказать особо. То нечеловеческое напряжение, невидимый будничный героизм, с каким они, практически никем не поддерживаемые, питаемые любовью к обретенной родине, пытаются выстроить на ней свою единственную жизнь вторично и заново, лично у меня вызывает глубочайшее уважение. Испытавшие на себе последствия республиканских национализмов всех видов, вплоть до стояния под дулом таджикских экстремистов, утратившие все — от крыши над головой до родных и близких, занятые тяжелой работой не по специальности и каждодневным строительством, они живут серьезно и подлинно, с достоинством отторгая от себя попытки политической спекуляции на их общей и личной жизненной драме.
Ежечасно сталкиваясь с равнодушием и враждебностью в свой адрес у себя на родине, устав просить о помощи, они хотят одного — чтобы им “хотя бы не мешали”, мечтая как о невозможном чуде о переселении в выстроенные своим трудом дома после многолетнего скученного обитания в вагончиках на окраинах наших городов и сел, а то и в чистом поле. При этом основная их забота — чтобы не воспринимали их как чужих, нахлебников и иждивенцев, помочь тем селам и малым российским городкам, что их приютили, стать культурнее, красивее и богаче. Самое удивительное, что многим из них это удается.
Почему, говоря о русском этническом сознании, так много внимания я уделяю нашим соотечественникам, как оставшимся в республиках, так и вернувшимся в Россию? Да потому, что их судьба и отношение к ним России — показатель истинного состояния русского, российского самосознания. Их беда — это наша общая беда, и их победа — это наша победа. Но для этого мы должны быть вместе и должны поверить в себя. Источник самоуважения нации не в сомнамбулических заклинаниях типа “мы — великий народ с великим прошлым”, а в способности здесь и теперь разделить повседневные тяготы тех, кто попал в беду (а мог попасть каждый из нас), заразиться их волей к победе созидания над хаосом и развалом и всем вместе расчищать наши многолетние житейские и духовные завалы.
Реальная, подлинная жизнь не в политическом, “верхушечном” переустройстве, а в изменении низового, бытийного и бытового уклада. Прочные подвижки в сознании, смена установки на разрушение установкой на созидание происходят лишь на уровне семьи и малой общины. Уважение к себе формируется тогда, когда видишь, что реально помог хотя бы одному живущему рядом человеку.
Мне кажется, что разумно организованная всенародная помощь русским и русскоязычным беженцам и переселенцам в Россию могла бы явиться одним из источников возрождения позитивного этнического самосознания, самоуважения, а значит, и толерантности и уважения к другим нациям и народам.
Еще раз хочется подчеркнуть, что подлинная жизнь народа, а не мифы и фобии о нем должны быть в центре внимания тех, кто пытается влиять на массовое сознание.
Возвращаясь же к вопросу о русском самосознании, следует сказать, что живое и теплое национальное чувство единства и подобия, не кровного, но сердечного, — не фетиш, но и не фикция. Это — аккумулированная в языке и культуре народа энергия общего созидания и личного духовного восхождения.
Это та “этническая картина мира”, что, как показала кровавая история последних веков, охраняется любым народом в любом противостоянии вплоть до добровольной гибели последнего ее носителя. На данном этапе человечеству не хватает знаний понять во многом иррациональную природу этнического, но должно хватить мудрости, чтобы понять, что все связанное с этим не должно служить объектом политических спекуляций.
Надежда ЛЕБЕДЕВА.
Апрель 1995 г.