ПАМЯТИ ИГОРЯ ДЕДКОВА

ПАМЯТИ ИГОРЯ ДЕДКОВА

Игорь Александрович Дедков стал автором “Нового мира” при Твардовском, в начале 60-х годов. И в первых же рецензиях и статьях поставил во главу угла твердые нравственные и эстетические принципы, от которых потом не отступал в течение всей своей жизни. (Случай для нашего времени редкий, почти исключительный.) Молодой критик ценит в литературе знание жизни, но не “холодное и рассудочное знание того, как должно и не должно быть”. Уважает честность и искренность, но: “Бывает искренность тщеты, откровенность зла”. Ему претят конформизм и угодничество, однако уже в ту пору он предвидит, что проблему правды в искусстве, да и в самой жизни не разрешить на баррикадах: “Вопрос не в том — “чернить” или “воспевать”. Куда насущнее и труднее войти “внутрь”, увидеть жизнь из глубины ее собственного течения”...

Писатель с такой мировоззренческой позицией не мог быть обласкан властью. Дедков испытал и гонения, и могильную глухоту позднего застоя. Тем более почетное место занял он в умах читателей, покоренных безупречным вкусом критика и его негромким, но чистым и твердым, располагающим к безграничному доверию голосом. Даже в самые безнадежные времена он находил в себе силы писать и печататься, не допуская при этом ни единой фальшивой ноты, а с первыми переменами вошел в редколлегию обновленного “Нового мира”.

Литературное наследие Дедкова, его разнообразную журналистскую деятельность еще будут серьезно изучать и оценивать, для этого нужно время. Но вот масштаб его личности, его общественная роль ясно видны уже сейчас. Для меня Игорь Александрович на протяжении последних пятнадцати лет, что я его знал, был одним из очень и очень немногих, на ком держалась сама донельзя истонченная духовная ткань нашей жизни. Слова Дедкова оказывали целебное воздействие на слабые или надломленные души читателей, помогали им и в самых трудных условиях не потерять собственного достоинства, веры в людей.

Игорь Александрович был “старомоден”: слово письменное не расходилось у него с устным, произносимым в узком дружеском кругу, а то и другое — с его поступками. Он олицетворял ту глубинную провинциальную русскую культуру, что всегда, а сегодня в особенности, привлекает надежды России (не будучи провинциалом ни по рождению, ни по широте необъятного своего кругозора). Дедков принципиально отвергал деление людей по “сортам” и “видам”, элитарные и кастовые замашки, культурную замкнутость, он избегал партийных и клубных сборищ и прочих “тусовок”, в которых вращалась и продолжает вращаться значительная часть нашей так называемой демократической интеллигенции. Если искать в нынешнем времени наследников истинно демократических традиций русской литературы прошлого века, я бы назвал его первым. Не знаю, как относился Игорь Александрович к поэту Некрасову, но, когда вспоминаю высокий, чуть нахмуренный лоб Дедкова, скорбную иронию в уголках всегда твердо сжатого его рта (таким и в гробу лежал), мне слышится давнее, еще в младенчестве с материнского голоса врезавшееся в память:

Многим хотелось бы остановить, хотя бы приостановить страшное колесо, но не всякому такое по силам. Дедкову это удавалось.

Будучи одним из духовных лидеров сопротивления тоталитарному насилию в 60 — 80-х годах, этот человек с незапятнанной совестью, подлинный рыцарь демократии умирал на исходе 1994 года в “свободной” и “демократической” России почти в безвестности, хорошо сознавая нерадостный итог пронесшегося над страной вихря: “Будто время не властно, будто оно стоит. Революция как наводнение, но река возвращается в русло, и те же берега, и вода опять зацветает... Из черных “волг” пересели в белые “мерседесы”, и — старая песнь: Господь терпел и вам велел, бедный да возблагодарит богатого, слабый да убоится сильного, больной пусть уступит место здоровому...” (Из статьи 1993 года.)

Печальна судьба человека, взявшего на себя столь тяжелый и неблагодарный в наше время труд творить человечность. Но и величественна. Ибо каждый, кому посчастливилось так или иначе соприкоснуться с Игорем Александровичем Дедковым, становится лучше.

Сергей ЯКОВЛЕВ.