В форме яблока

Женщина, смотрящая вверх

Когда женщина смотрит, подняв лицо,
на мужчину, который рядом,
в ее лице отражается белое ровное небо,
и она кажется любящей,
даже если не любит.

  

* *
*

По вторникам в семь часов вечера.
Из переулка возле Никитских ворот уходит автобус в Афины.
Двухпалубная галера с дымчатым верхом стеклянным, туалетом

и душем.

Испорченным, впрочем.
Собственность маленькой фирмы, чья контора ютится в обувной

мастерской за перегородкой.

А другая в одной из афинских кофеен.

Греки толкутся перед дорогой.
Гекзаметры свои порастеряв, насовсем уезжают.
От крымской кефали, солоноватой узбекской лозы, тбилисских

лепешек.

Медея, в белом хитоне, в наушниках с музыкой и с резинкой во рту,

тянет за руку мальчишку.

Толстые черные старухи, привезенные девочками на триремах

Ясона, переводят русоволосым невесткам.

Зеленые доллары завязаны в носовые платки и упрятаны в юбках

глубоко.

Провинциальный бухгалтер Зенон в полосатых штанах сам с собой

рассуждает об автобусе и черепахе.

Ахилл, на голову выше других, с героическим подбородком

и скошенным лбом, разузнает о таможне.

Чернофигурный флейтист с консерваторским дипломом прижимает

к груди инструмент в новом футляре с никелированными

замочками.

Автобус, греки, их скарб узкую улицу заполонили.
Чемоданы, коробки грузят в розовый трюм.
Расталкивая толпу, пробирается благородный автомобиль

с флажком на капоте.

На заднем сиденье посол с вечным пером золотым, занесенным

над большим черно-белым кроссвордом в журнале.

“В пятницу будем в Афинах”.
“Не ставь туда сумку”.
“Мама, я мячик забыл”.
Легкий шар полосатый катит ветер где-то там по кобулетскому

берегу вдоль складчатой синевы.

Кошка пойманной мышью хрустит под опустевшим столом.
Обнимаются,
Всходят на борт.
Греческий, русский, грузинский.
“Возьми ее на руки”.
Юный плечистый Харон, похожий на футболиста, занял место свое

за рулем.

Стюардесса идет между кресел и раздает, улыбаясь, стопку ярких

буклетов, как билетики в рай.

С тротуара машут руками.
Поворотив полосатой кормой, ковчег грузно выруливает из переулка.

Пенелопа уходит последней.
Раньше встречала она корабли, теперь провожает.
Каждый вторник приходит к отплытью.
Присев на чугунной цепи, наблюдая погрузку.
Молча курит.

С бледным лицом в завитках эгейских волос.
Со светлой ущербинкой лака, облупившегося на мизинце.

 

 

 

Песни на черепках

 

1

Кто пасет стада твои?
Кто срывает плоды твои?

Кто охраняет дом твой?

Кто в тепле у очага твоего?
Кто вкушает из рук твоих?
Кто пьет из горстей твоих?

Кто мнет груди твои?
Кто гладит волосы твои?
Кто целует глаза твои?
Кто трогает бедра твои?

Кто слышит сладкий крик твой?
Кто осязает сладкую дрожь твою?

Кто оглядывается на тебя утром уходя?
Кого встречаешь ты на пороге дома на закате?

 

2

Кому сильные руки твои?

Кому широкие плечи твои?
Кому мудрый лоб твой?

Кому пристальный взгляд твой?

Кому беречь очаг твой?
Кому принимать плоды трудов твоих?

Кому печь хлеб твой?
Кому готовить пищу твою?
Кому наливать вино твое?

Кому смотреть на тебя?

Кому ласки твои?
Кому объятья рук твоих?
Кому прикосновения ног твоих?
Кому тонуть в губах твоих?

Кому тяжесть тела твоего?
Кому удары тела твоего?
Кому пот тела твоего?

Кому легкий сон твой?
Кому твой тяжелый сон?

Кому умножать род твой?

Кому взгляд твой утром, когда ты оборачиваешься уходя?

Кто встречает тебя на пороге на закате?

  

Из первых рук

разве
это не швейные машинки настрочили весну?

земля вновь обрела форму яблока
все небо изъезжено белыми самолетными следами
и молодняк
уже выводит из узких и ржавых сараев
свои сверкающие мотоциклы

  

Урок лингвистики

Старый профессор,
знаток пятидесяти двух языков,
сказал мне за чашкой кофе
(а я был молод):
“Вам не надо так много
и долго
учить.
Есть три слова,
я их напишу”.

И он написал мне
простой ручкой,
какой пользовался неизменно,
на пятидесяти двух языках

“здравствуй”,
“люблю”,
“навсегда”.