ИГОРЬ ШКЛЯРЕВСКИЙ
*
ИЗ ВСЕЛЕННОЙ СКВОЗИТ ХОЛОДОК
* * *
Инфляция. Распад державы.
Поэты на обломках славы,
толпы ревущей океан,
свобода и пустой карман.
А жизнь с изжогой и с одышкой,
с культей, с неизданною книжкой,
а жизнь, какая б ни была,
до умиления мила...
* * *
Донашиваю пиджаки, рубахи,
живу в каком-то полудетском страхе,
не умереть боюсь — боюсь не быть.
Донашиваю жизнь свою земную,
но мокрый клен и лужу золотую
так не умеет молодость любить.
Игра
У Байрона такой был взгляд,
когда к нему слетались музы.
Митасов бьет,
Вот над столом склонился он,
и смотрят урки на кумира,
так молодой Наполеон
кроил указкой карту мира.
Вот поплевал маэстро в руку,
шару вращение дает,
а кто-то в небесах ведет
миры по заданному кругу!
Со страшной силой закрутил
потоки звезд,
Античное воспоминание
— Пой, о богиня, про гнев Ахиллеса,
Пелеева сына... — И входит Инесса.
Вечер весенний, тучи голодных ворон,
в синее небо гремит из окна патефон,
и на пластинке кустарной
туберкулезные легкие друга.
— Пой, о богиня, про гнев Ахиллеса, —
и входит с друзьями Инесса,
и по заказу веселых непьяных гостей —
вальс “Домино” на рентгеновском снимке костей.
Пой, о богиня, про гнев Ахиллеса...
* * *
Когда делили Землю племена,
достались нам печальные равнины,
достались реки, темные от глины,
и от мороза страшная луна.
А на душе то холодно, то гадко,
и с ненавистью мы в себя глядим.
Не жаль, что нас не обласкал Гольфстрим,
но древний Рим периода упадка,
о, этот древний Рим...
* * *
Д. С. Лихачеву.
В стеклянном шкафу отражается даль,
и белое облако вдруг наплывает
на русский Толковый словарь...
Сорока летит, и ее отраженье
мелькает в стеклянном шкафу,
скользя по Ключевскому, по Соловьеву,
на Блока присела слегка,
почистила клюв и с зеленой ограды
планирует за переплет “Илиады”,
а дальше уже — синева, облака...
* * *
Майский вечер. Открытая книга.
В старой лампе шуршит мотылек.
Льется тихая музыка Грига,
из вселенной сквозит холодок.
Впереди — могилевское лето,
полустанки, грибные дожди,
окна, полные теплого света,
все, что было, — еще впереди...
* * *
Осы вьются над колбой
с тягучим вишневым сиропом...
Память детской щеки — ледяные уколы
пузырей, вылетающих из чужого стакана,
и вот я у цели, я — первый.
— С апельсиновым или с вишневым?
Я в отчаянье. Что ей сказать?
Сзади очередь ждет, изнывая.
Прилипают к асфальту ботинки.
— Быстро, мальчик! — кричит продавщица.
И я отвечаю: — С вишневым... —
Поздно! Я ведь хотел с апельсиновым.
Но когда я прошу с апельсиновым,
о, вишневый... Не смейтесь.
Это вовсе не детский вопрос.
Подвели меня чертовы осы.
Шипит газировка в стакане,
из воды вылетает струя пузырей,
шелестящих, стреляющих в нос,
нежно колющих губы и горло.
И опять — золотое жужжание ос,
облепивших стеклянные колбы
с лиловым и желтым сиропом,
могилевское знойное лето,
и в ладони — единственная монета.
— С апельсиновым или с вишневым?
Лесная молитва в Карелии
А по земле с размаху лупят градины
и вскакивают шишками грибы!
Из юношеского стихотворения.
Господи! Для мученицы Лиды
пошли хотя бы тучу дождевую,
чтоб ей на радость выросли грибы.
Не привелось увидеть ей Париж,
Брюссель и Брюгге ей не показали
колоколов и черепичных крыш,
она в Чупе скучает на вокзале.
Пошли хотя бы тучу дождевую
с небесными подачками судьбы,
и улыбнется мученица Лида:
— Смотри, какие я нашла грибы!
* * *
Вон рыболов с вечернего парома
идет, не зная ни добра, ни зла.
У рыболова в волосах солома
и синие безлюдные глаза.
Горят рекламы купли и продажи,
гул новостей разносят провода,
а рыболов закурит и расскажет,
что на озерах зацвела вода.