Т. Бушуева
МЕЖДУ ДВУХ ЗОЛ
В. Штрик-Штрикфельдт. Против Сталина и Гитлера (Генерал Власов и Русское Освободительное Движение). М. “Посев”. Российский филиал. 1993. 439 стр.
Задумывались ли мы как следует над тем, почему в годы Великой Отечественной войны около двух миллионов наших соотечественников оказались на стороне вермахта?
Проще всего назвать их предателями. Гораздо мучительнее понять, как вчерашние друзья, соседи, однополчане — русские, украинцы, белорусы, прибалты, кавказцы, выходцы из Средней Азии, разделившись на “своих” и “врагов”, встали с оружием в руках друг против друга в рядах Красной Армии и РОА[1].
“...с востока на запад текли серые колонны пленных красноармейцев, — вспоминал об увиденном Штрик-Штрикфельдт. — Безмолвно и безропотно брели они в немецкий плен. Какая судьба ожидала их? Может быть, они надеялись, что под немцами не будет хуже, чем под Сталиным?”
В военном дневнике офицера 6-й немецкой армии К. Бранда, воевавшего на советско-германском фронте, осталась любопытная запись: “Часто я задумываюсь о борьбе этих двух великих мировоззрений — национал-фашизма и большевизма... Неужели они не могли ужиться вместе? Были ли противоречия между ними на самом деле так велики? Не придется ли будущим поколениям со страшным трудом выискивать в этом нагромождении лжи действительно существовавшие противоречия?..”
Не просто объяснить, почему Власов, генерал Красной Армии, удостоенный высших боевых наград СССР, встал во главе РОА. В 1941 году за активное участие в разгроме немцев под Московй он был обласкан в сталинских приказах, а в 1946-м — Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к смертной казни через повешение.
Ответить на эти вопросы без предвзятости и эмоций сегодня очень сложно. Дело в том, что по-прежнему в российских архивах под грифом “совершенно секретно” закрыты важнейшие для постижения темы документальные материалы ЦК ВКП(б), компартий бывших союзных республик, НКВД по проблеме власовского движения, а также о подлинных событиях, происходивших на оккупированных немцами территориях, о взаимоотношениях населения с новыми хозяевами.
Видимо, не случайно правившая в СССР система внесла в кадровые анкеты, заполнявшиеся после войны населением, графу: “Был ли сам или родственники на оккупированной территории?”. И те, кто, вольно или невольно, остался под немцами, получили на всю жизнь метку “неблагонадежности”.
В СССР книга Штрик-Штрикфельдта, переводчика и офицера германской армии, ближайшего сотрудника и друга генерала Власова, делившего с ним “трудности, разочарования и надежды”, не могла быть опубликована как “идеологически опасная”. Зарубежному читателю она знакома давно; у нас же ее читали лишь те, кому доверяли работать в спецхранах, своеобразных библиотечных гулагах. И только в 1993 году благодаря издательству “Посев” российский читатель получил возможность поразмышлять над этой интересной книгой, воссоздающей на неизвестных материалах как документального характера, так и личных оценок историю возникновения русского освободительного движения.
Штрик-Штрикфельдт принадлежал к небольшому кругу лиц, убежденных в том, что только в борьбе против Сталина и Гитлера единственный путь для “русского национального независимого движения”. Описывая события 1941 — 1945 годов, он с грустью замечает, что, к сожалению, они вызывают в памяти лишь притчу о смоковнице, которая должна погибнуть, если она не принесла плода...
Не навязывая читателю своего мнения о книге, привлечем внимание лишь к наиболее острым проблемам, поднятым ее автором. Штрик-Штрикфельдт убежден, что прежде всего читатель должен знать, какие мысли, идеи проповедовал Власов. А потому, чтобы объяснить или оправдать сделанный им тяжкий выбор, автор предоставляет слово главному действующему лицу — бывшему генералу Красной Армии, объявленному сталинской пропагандой мертвым, — Андрею Андреевичу Власову:
“...Я — сын крестьянина... Я принял народную революцию, вступил в ряды Красной Армии для борьбы за землю для крестьян, за лучшую жизнь для рабочего, за светлое будущее Русского народа... И вот я увидел, что ничего из того, за что боролся русский народ в годы гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил.
Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан насильно в колхозы, как миллионы русских людей исчезали, арестованные, без суда и следствия. Я видел, что растаптывалось все русское... Система комиссаров разлагала Красную Армию... Армия была ослаблена, запуганный народ с ужасом смотрел в будущее, ожидая подготовляемой Сталиным войны...
Как солдат и как сын своей Родины, я считал себя обязанным честно выполнить свой долг...
Я видел, что война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания Русского народа защищать большевистскую власть и созданную систему насилия и из-за безответственного руководства армией, вмешательства в ее действия больших и малых комиссаров... И не раз я отгонял от себя постоянно встававший вопрос: да полно, Родину ли я защищаю, за Родину ли посылаю на смерть людей? Не за большевизм ли, маскирующийся святым именем Родины, проливает кровь Русский народ?..
Я ясно сознавал, что Русский народ втянут большевизмом в войну за чуждые ему интересы англо-американских капиталистов...
Не является ли большевизм и, в частности, Сталин главным врагом Русского народа?..
В союзе с Германским народом Русский народ должен уничтожить эту стену ненависти и недоверия. В союзе и сотрудничестве с Германией он должен построить новую счастливую родину в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы”.
Штрик-Штрикфельдт пишет о том, что Власов неоднократно говорил: “Я знаю, что будут разные оценки нашей борьбы. Мы решились на большую игру. Кто однажды уловил зов свободы, никогда уже не сможет забыть его и должен ему следовать, что бы ни ожидало его”.
По мнению Штрик-Штрикфельдта, прошедшего с Власовым его путь до конца, генерал “стал знаменем... воплощением желаний и надежд миллионов людей, страстно стремившихся к лучшему порядку и к лучшей жизни”.
Конечно, каждый имеет право на собственную точку зрения. Несправедливо и бесполезно выносить сегодня огульный приговор. Хочется понять стремление этих людей во главе с Власовым, которые оказались как бы между двух зол, восстав против обеих диктатур. Но при этом не оставляет мысль о том, что освободиться от “красного” фашизма эти люди желали тем же большевистским путем (может быть, сами не осознавая этого), через кровь своих соотечественников, с помощью немецкого фашизма, который нес на их родину смерть миллионам людей, в том числе женщинам, детям...
Одна из основных проблем в книге — взаимоотношения немцев и власовцев. Как пишет Штрик-Штрикфельдт, Власов неоднократно повторял: “...если “фюрер” думает, что я соглашусь быть игрушкой в его захватнических планах, то он ошибается. Я пойду в лагерь военнопленных, в их нужду, к своим людям, которым я так и не смог помочь”.
По мнению руководителей третьего рейха, власовцев необходимо было терпеть лишь в “немецком обрамлении”. И действительно, национальные воинские части в составе вермахта присягали каждый своему народу, но скрепляли присягой подчинение Гитлеру, как верховному главнокомандующему всех антибольшевистских вооруженных сил.
Гитлер не собирался предоставлять русскому народу независимость, а потому РОА должна была оставаться фикцией. Власов же, напротив, считал, что после свержения большевизма народы России должны были получить право на самоопределение в рамках общеевропейского сообщества. И твердо отстаивал свои идеи. В то же время нацисты предпочитали тех русских, которые им поддакивали, а Власову неоднократно грозили отправкой в концлагерь или передачей в руки гестапо. Власов же хотел стать равноправным и независимым союзником.
Штрик-Штрикфельдт обвиняет Гитлера и его ближайшее окружение в политической слепоте, глупости, неумении использовать русское освободительное движение, чтобы радикально, по ходу войны, изменить немецкую восточную политику.
Он с горечью замечает: чего бы добились немцы и русские вместе, даже еще весной 1943 года, если бы действовали как лояльные союзники в деле освобождения России и всего мира от большевизма? Однако получилось так, что Власов стал пугалом для Гитлера.
Автор книги приводит любопытные факты о том, что Сталин поручил начальнику Главного политического управления Красной Армии генералу А. С. Щербакову развеять средствами пропаганды миф о Власове. Когда это не удалось, были заброшены советские агенты, чтобы физически уничтожить Власова. Все они были пойманы немцами и отправлены в лагерь. Штрик-Штрикфельдт подчеркивает, что фактически то, что “хотел сделать Сталин, сделали за него Кейтель и Розенберг: личность Власова полностью замалчивалась”.
В результате слепой политики нацистов, отмечает Штрик-Штрикфельдт, перед ними встала острейшая проблема: как управлять страной с 4700 городами и 170 миллионами жителей, где “победитель должен бояться побежденного”. Автор считает, что в июне 1941 года вспыхнула еще не распознанная тогда подлинная народная революция в занятых немцами районах с населением почти 70 миллионов человек. Без нее начальные успехи германской армии были бы невозможны. Но эту революцию распознали тогда лишь немногие, делает вывод Штрик-Штрикфельдт.
Он считает, что партизанское движение вспыхнуло стихийно, имея как антикоммунистическую, так и антинемецкую направленность. И только с помощью десантных групп НКВД Сталину полностью удалось загнать его в нужные рамки, под контроль ВКП(б). Базой для этого стало обращение к исконно русскому патриотизму и провозглашение войны Великой Отечественной. Мужчин и женщин, стариков и молодежь, членов партии и бывших царских офицеров — всех Сталин призывал к борьбе за Родину, за Россию, за стоящую под угрозой Москву.
Все эти проблемы еще раз настоятельно как бы напоминают о том, что необходима вся совокупность документов из закрытых фондов российских архивов во имя воссоздания подлинной картины того, что же происходило в оккупированных районах, правдивого ответа на вопрос, как население разных регионов реагировало на немецкое вторжение и уход советской власти.
Автор пишет о том, что “Русское Освободительное Движение росло не стараниями германских фронтовых или штабных офицеров, но благодаря все более громким требованиям русского населения и все возраставшей уверенности в себе русских добровольцев”. Во Власове видели человека, могущего дать свободу от притеснений со стороны оккупационных властей, а также спасти от неизбежной мести Сталина при возвращении Красной Армии.
Штрик-Штрикфельдт отмечает, что неумелые немецкие методы управления привели к тому, что они почти не отличались от большевистских, а в конечном итоге — стали еще хуже. “Пусть плохо, но советская власть как-то заботилась о своих гражданах, она указывала каждому его место и его задачи... И уже выявлялся страх перед призраком нового вида несвободы — быть может еще более страшной, чем тирания Сталина. Такова была малоободряющая картина психо-политического состояния населения”, — считает автор. Он пишет, что неумная политика немцев привела к ожесточению против них населения, которое недоумевало, почему же германская полиция хватает мужчин, женщин и под охраной набивает ими теплушки? О добровольности уже и речи не было. Все это напоминало людям времена коллективизации.
С первых дней войны, подчеркивает Штрик-Штрикфельдт, с советской стороны было много перебежчиков, сдававшихся немцам и не желавших воевать за Сталина. С 22 июня по 20 июля 1941 года особыми отделами НКВД фронтов и армий было задержано на дорогах 103 876 военнослужащих, беспорядочно отступавших с фронта. Многие командиры немецких фронтовых частей, а также офицеры в тыловых областях пополняли свои редеющие части за счет советских добровольцев различной национальности.
В этой связи по-иному встает вопрос о тех жестоких приказах, которые отдавал Сталин в первые месяцы войны. Что же еще оставалось делать системе, как не заставлять людей воевать силой, кнутом?
16 августа 1941 года приказом Ставки ВГК требовалось тех, кто срывает во время боя знаки различия, сдается в плен, расстреливать на месте. Командующий Брянским фронтом генерал А. И. Еременко в конце августа — начале сентября 1941 года отправляет в Ставку ВГК просьбу разрешить создание штатных заградотрядов. 5 сентября Сталин ему отвечает: “Ставка ознакомилась с Вашей докладной запиской и разрешает Вам создать заградительные отряды в тех дивизиях, которые зарекомендовали себя как неустойчивые. Цель заградотрядов не допускать самовольного отхода частей, а в случае бегства — остановить, применяя при необходимости оружие”.
Мало кто знает, что еще до известного приказа № 227 “Ни шагу назад” Сталин 12 сентября 1941 года продиктовал приказ № 001919 о заградотрядах. “Задачами заградотрядников, — говорилось в приказе, — считать прямую помощь комсоставу в поддержании и установлении твердой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия, ликвидацию инициаторов паники и бегства, поддержку честных и боевых элементов дивизии...”
Штрик-Штрикфельдт вспоминал: “...мы услышали подробности о внедрении агентов НКВД в армию и о заградительных отрядах, размещенных за линией фронта и безжалостно расстреливавших красноармейцев в случае их отступления... В результате этих драконовских мер сопротивление Красной Армии заметно усилилось”.
Власов как-то заметил, что “и нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма...” В часы великой нужды России, когда голой силы оказалось недостаточно, Сталин обратился к патриотизму и даже к Богу, понимая, что, несмотря на внушаемый десятилетиями атеизм, вера продолжала жить в душе русских людей. “Часто я наблюдал у нас в селе, — вспоминал Власов, — как душевная сила русских женщин светила через нужду и затмевала безбожие вокруг них. Может, то была Божья любовь в них”.
В заключение Штрик-Штрикфельдт пишет: “Я счел своим долгом опубликовать эти воспоминания, так как обещал генералу Андрею Андреевичу Власову свидетельствовать об освободительной борьбе и против Сталина, и против Гитлера, которую вели русские люди. Равнодушие и ложь исказили облик этих борцов за свободу. Но придет время, когда умы людей освободятся от влияния искажений и начнутся поиски правды”.
Т. БУШУЕВА,
кандидат исторических наук.
[1] В настоящей рецензии я коснусь лишь музыкально-философских произведений Лосева, прежде всего — повести “Трио Чайковского” из книги “Жизнь” и романа “Женщина-мыслитель”, связанных единством замысла.
[2] Состояние “музыкального восторга” описывается в повести “Трио Чайковского” (см. “Жизнь”, стр. 192 — 194). В этом описании, по существу, синтезированы музыкальные представления романтиков вплоть до Ницше и Вагнера. Меткость авторских наблюдений поразительна, например такое: “Любое поведение тела и любая мораль совместима с любой степенью музыкального восторга”. Это ли не характеристика нынешнего музыкального быта?
[3] Появление “немецкого” произведения (“Музыкального мифа”) в шеллингианском трактате “Музыка как предмет логики” все же загадочно — так не созвучна пифагорейской “алгебре” трактата эта ницшеанская струна. Не был ли заявлен этим протест не только против Ницше, которого, кстати, Лосев подчеркнуто “терпеть не мог” до конца жизни, но и на какой-то момент против музыки вообще как против помехи мыслить, помехи жить “разумно” в гегельянско-государственном стиле советских 20-х годов, в соответствии с тогдашней иллюзией новых советских интеллектуалов — не обязательно марксистов?
[4] Слышатся здесь и отголоски вагнеровского “Тристана и Изольды” — заключительного дуэта.
[5] Аллегорическая проза А. Ф. Лосева распространяет свои знаки и на этимологию имен героев. Фамилия Вершинин, конечно же, должна прочитываться как стремление героя “вверх” или же как его положение на достигнутой вершине знания, ибо резонерство Вершинина подавляет других героев, это и знак “превосходства”, “гордыни”. Радина — это и “радость”, и “радение”, и намеки на “ад” — ее игра “сатанинская”, она играет с “адом”.
[6] Я почти не коснулся незавершенной повести “Встреча”, возможно, заключительной части трилогии (если видеть в трех произведениях цикл). Тарханова, оказавшись вместе с “резонером” в лагере, “онемела”, вовсе презрела музыку, носит кожанку, командует зэками, врастает в “новую жизнь”.