ХОДИЛ ПАРОХОД

Старение империи совпало
Со старостью родителей... В те дни
Среди берегового краснотала
Бродили, взявшись за руки, они.
Совсем седые шли от сада к саду.
И Петроград и первые года,
Все пятилетки, молодость, блокаду
Сносила в ночь арычная вода.
Да, в Азии, довольно, впрочем, средней,
Пришлось дожить, от прошлого вдали...
И это был их разговор последний
О мальчике, который полон бредней
И резок и оторван от земли.
Теперь их вечер, горькая отрада
Прогулок поздних стали милы мне...
А это было время листопада
И Книги Царств, открытой в тишине.

Кипит половецкий иль киевский стяг,
Хохлы и кипчаки
Неистово спорят о старых костях,
Копаясь во мраке.

Никто не пресытился сбором улик,
К обломку — осколок...
На череп налепливать глиняный лик
Пришел антрополог.

Глаза туповатые смотрят хитро,
И веки чугунны.
Подобные членам Политбюро,
Являются гунны.

“Анна Кукушкина” был пароход.
Ходил по Оке.
Плещет, гуляет, кукует, гудёт...
Гул вдалеке.

Эта Кукушкина тетка была
Бабки моей.
Вновь поднимаются колокола
Старых церквей.

Кто я, откуда? Стою, как слепой,
В мареве смут.
Колокол грянет — пестрой толпой
Все оживут.

Хищный кочевник, верткий

Жмых, продразверстка, озимь,

Все расплывается в повести лет
Памятью зим.
Выпить ли яду, купить ли билет
В Ерусалим...

Сплю в самолете, стою под стрехой
Волей судьбы,
Ноздри мне колет кислый, сухой
Запах избы.

Хлеборезы прошедшей эпохи,
Подвелась вам сегодня черта.
Были вы хороши или плохи,
Все же нынешним вы не чета.

Лестно каждому быть хлеборезом,
Но ведь в те еще, в те времена
Вашим стершимся старым железом
Вся вселенная разделена.

Вы, душою почти что владея,
Тайну жизни постигли вполне,
И материей стала идея
В атакующей небо стране.

Забирая свое без утайки,
Раскаляя источенный меч,
От блокадной и лагерной пайки
Успевали вы что-то отсечь.

В мире вашем безжалостно-резком
Не явился бы, может быть, я...
Вы одним невесомым довеском
Подарили мне боль бытия.

Сыпучее золото гладя,
Целую — они не мертвы —
Те давние, первые пряди
С кудрявой твоей головы.

И вижу цветущие травы,
Растений твержу имена...
Там зелень по берегу Влтавы,
Как детство, чиста и нежна.

Цветет, запропала Европа
В лугах, огородах, полях,
И горбится у микроскопа
Богемский генетик-монах.

Какой же нам жребий подброшен,
Где завязь тонка и слаба?
Меж белых и черных горошин
Теряется наша судьба.

Я волос держу невесомый,
Пока шелестят, как листва,
За всем, что несут хромосомы,
Пристрастья мои и слова...

Все эти поступки некстати,
Мечты, и метанья, и сны,
И ты в госпитальном халате
У серой больничной стены.