ЭТО БЫЛО У МОРЯ...

Алла Марченко

ЭТО БЫЛО У МОРЯ...

Ну кто б мог подумать, что Леонид Парфенов — автор-ведущий моднейшей на нынешний день телепрограммы “Намедни” — возьмет да заявит, не без горячности: надоели-обрыдли и политика, и политики. Включая Шумейко с большими ушами. Хочется, дескать, предложить иную иерархию новостей, где новость — выход романа Андрея Битова.

В литературных кругах “новинку сезона” встретили куда прохладней. Лев Аннинский в “ЛГ” (номер от 27.10.93), работая в стиле: “умный делает вид, что он дурак, который делает вид, что он умный, но знает, что он дурак”, сработал “ничего” — “НИЧЕГО как предмет рефлексии”. А “Сегодня” спустила с поводка Вячеслава Курицына. Дабы этот волчонок, с бульдожьей хваткой прирожденного АНТИЛИДЕРА, скорректировал слишком уж корректный отзыв А. Немзера в той же газете.

Итак, по Немзеру: “Ожидание обезьян” — никакой не роман, а малая литературная энциклопедия 70-х и 80-х годов, в зияющих пустотах которой бродит-болтается усталый писатель, смертно ревнуя к себе самому. Тому, кто написал книги Андрея Битова.

По Курицыну: самоотравленье свободой. Похмелье в чужом пиру. И постпохмельный синдром: клептомания и подлог. Однако: не после этого ли фельетона десятая книжка “Нового мира” — с “Обезьянами” — исчезла из газетных киосков. Шутка ли — обвинить автора “Пушкинского дома” в подлоге, да еще “беспардонном”. Публика наша до шуточек подобного рода не доросла. Она пока еще не так дурно воспитана. Ей и в голову не пришло, что подлог совершил не писатель, а его критик: спрятавшись за Битова, подсунул нам, ротозеям, собственную, в постмодернистском вкусе, якобы вариацию. Вроде как из викторианских времен. С участием очаровательной Джейн Остин (Остен?), ее супруга м-ра Грипа, ученой домашней обезьяны Чарли, а также ГОЛУБОГО бокала, краденного, точнее, стибренного Битовым со свадебного стола почтенной английской четы.

Само собой, весь этот мусорный “стёб” к новомирской публикации отношения не имеет. Потому как писано — Битовым — не про это. Плохо ли, хорошо, но — про другое.

Про что же? Да про то, как лет десять назад Автор, он же Главный Герой затеянного Автором колониального боевика под рабочим названьем “Солдаты Империи”, переместился с немилого севера в сторону южную. А именно: в Сухум. В белоснежную гостиницу “Абхазия”, что стояла когда-то у самого синего моря. “В приют спокойствия, трудов и вдохновенья”. Для небогатых интуристов и знатных аутсайдеров.

Роман, однако, продвигается туго, потому как и рукой, и пером Первого Стилиста Империи движет, увы, хоть и белая, а зависть. И не к грузинскому Маркесу, то бишь Отару Чиладзе. И даже не к грузинскому же Дюма, то бишь Чабуа Амирэджиби. К “феномену грузинского романа” вообще. Но и кто из нас в ту златорунную пору, в пору грузинского периода российской словесности, им, за Хребтом-Стеной-Спиной Кавказа укрывшимся, не завидовал? И небо там — выше, и воздух — слаще, и цензура — ленивей. Ну и товарищ Правительство, не в пример нашим — мужланам, о писателях заботится: мягко, щедро, почти по-семейному.

Место действия (исток, начало) точно не обозначено. Брезжит, двоится, троится. То ли пляжные тропы вдоль сосновой реликтовой рощи — “отпусти-ка меня, конвойный, прогуляться до той сосны!”. То ли пятачок сухумской набережной с десятком кофеен. То ли вообще — провинция у моря. Не ясно видится Автору (по причине отсутствия “магического кристалла”) и жанр: что-то вроде романа-прогноза а-ля Андрей Амальрик. Застолблен лишь способ соображения понятий — “вольная натаска”. Да сюжетное заданье для Главного Героя. В случае, ежели Союз нерушимый не переживет-таки предсказанный Амальриком срок и Башня начнет заваливаться, ему, Герою, согласно Плану, надлежит вывести личный состав романа “из варварских балтийских болот”, “мимо кипящей Московии”, через “злые” кипчакские степи в благословенные пространства Иверии, к неотливающему кровью Понту Евксинскому (так, так видится из года 1983-го).

Политико-этнографический сей детектив Битов не дописал. А рукопись бросил-подбросил в первый же понтийский пожар. Тот самый, что выжег дотла белоснежную “Абхазию”. Пока еще только “Абхазию”. Гори, гори ясно, чтобы не погасло! Время не писать романы — время их делать! Страна очнулась от долгого сна-беспамятства и, озираясь спросонок, двинулась в Новую Жизнь. На заре Новой Жизни экс-аутсайдеру подфартило. Получил-таки Пропуск-Визу-Билет. Во все стороны Старого и Нового Света. И вскорости “на карте мира” живого места от него не осталось. Одна Албания — “туда хоть нельзя”. А в придачу к бессрочному, на халяву, Проездному — новые: ДОМ-ЖЕНА-РЕБЕНОК. И Сад при Даче. Переделкинской. С роскошной осенней пустотою внутри.

“Вернулся из Америки — и на дачу: вот картошку выкопаю и в Париж махну”...

Ауфвидерзеен вам, Борис Леонидович!

Оревуар вам, Юрий Карлович!

Я свое вам отзавидовал. Теперь вы, заложники-пленники вечности, мне, временному, зато вольному, — позавидуйте!

Не жизнь, а малина, вот только: НИ СТРОЧКИ!

Тут-то и запаниковал Главный Герой. Это как же: ни строчки?! А запаниковав, в ностальгию ударился: “Империя кончилась, история кончилась, жизнь кончилась — дальше все равно что” (“Все равно, в какой последовательности будут разлетаться головешки и обломки и с какой скоростью”).

Ага, догадался наконец-то Первый наш Критик — вон куда тебя занесло! Только прикидывался гражданином мира, только воображал себя всемирным путешественником! А на деле — доброволец Империи, ее, так сказать, верноподданный. Чем не второй Проханов?

И попал пальцем в небо, вернее, в дырку от бублика.

Это же спутники Автора и двойники Главного Героя оплакивают разбитую жизнь, а заодно-кстати черепки-обломки-осколки империи. А он, Битов, опять единый и вновь неделимый, уже перемахнул в очередной-постимперский-оп-ла = ЗОО-САД. В Зоопарк, оказавшийся не снаружи. Сиганул прямо через штакетник! И гуляет себе по стране обезьян. “Полароид” — на кожаном ремешке. Не спи, не спи, свидетель! Не жалей свой валютный кодак!

Фотки вышли отличные. Молодец “полароид”! Вот одна — из удачнейших:

“...он оказывается рядом с вами, обезьян... полулев-полусобака... Неприветлив, смотрит исподлобья. С ним не следует встречаться взглядом... То есть встретиться можно, но сразу и отвести. Не смотреть в упор, потому что он воспримет это как агрессию... Может и цапнуть — клыки внушают... На самок тоже смотреть не рекомендуется”. Но как, однако ж, не посмотреть? “Когда у нее черт знает что сзади творится! Все выворочено наружу, раскрыто и сияет всеми цветами радуги! Возможно даже, меняет окраску в зависимости от зрелости, спелости и готовности... Это мы с вами все попрятали... А у них... У них и на лице что-то подобное, вроде седалищной мозоли... тоже в сине-красную полоску... клоуны, маски, карнавал, обнаженная тайна, тайна и есть маска...”

Не на сей ли срамной портретик обезьяньего ПОЛУЛЬВА среагировал Курицын? Юный отец нашей юной срамной словесности? Обозлился и цапнул. Пока еще лапой — клыки: впереди.

На месте Битова — я б взликовала. И послала “обидчику” что-нибудь в лапу. Что-нибудь наподобье цитаты-эмблемы. Скажем, красную розу в голубом поцелуйном овальном бокале. Или бутылку чего поцекистей. Например — “Ахтамара”. Из соответствующей колониальной коньячной коллекции. “От нашего стола — вашему столу”. А можно и так: “Антилидеру от Лидера”.

В знак особой признательности. Потому как ни язвительно-корректный Немзер, ни равнодушно-внимательный Аннинский, ни все прочие добро- и не-добро-желатели — вкупе — не сделали того, что сделал для Битова Андрея — Курицын Слава:

заставил-таки подписчиков, одуревших от спешки, несмотря на все свои заморочки, прочитать “Обезьян” не вполглаза, а как читали в старину, когда некуда было спешить, — не пропуская ни строчки.