ИННА ЛИСНЯНСКАЯ
*
ИЗ ТЕТРАДИ 1993
*
Лазурно-изумрудное сиянье
Всегда, где сад, особенно где лес.
Стволы — земной юдоли достоянье,
А листья — достояние небес.
И птиц федеративная держава
Вьет гнезда на земле и в облаках,
И, как у нас, их певческая слава
Основана на разных языках.
И не грозит им участь Вавилона...
Об этом мне и говорить грешно,
Мне, не постигшей главного закона,
Как отличить от зеркала окно.
Мне все одно — в себя или наружу
Глядеть, поскольку вижу я всегда,
Как изумрудный свет втекает в душу
И как душа взлетает из гнезда.
* *
*
Твоя комната широкоокая
Над рекою повисла,
Вот и бродишь вокруг да около,
Вот и бредишь без смысла.
Гласных гладкое клокотание,
Спотыканье согласных, —
Ты отдай свою речь на заклание
Ради истин алмазных.
Не отдам я слова многотерпные
На закланье идее,
В них колеблются веточки вербные
И пески Иудеи.
* *
*
К чему внимание заострять
На том, что вместе мы и поврозь?
Стрела амура — чтобы застрять.
Стрела Господня — чтобы насквозь.
Сквозь щель поменее, чем ушко,
В какое тщился верблюд пролезть,
Проходит то, что давно прошло,
И то, что будет, и то, что есть.
Вся смерть, прошедшая сквозь меня,
Всем чудом жизни во мне болит,
И воздух, дующий сквозь меня,
Паучьи волосы шевелит,
Колышет иву, колеблет пруд,
Толкает музыку сквозь камыш...
И если песни мои умрут,
То, значит, правду ты говоришь,
И, значит, нету меня темней,
И бред мой сущий — не вещий бред,
А ты бессмертен в толпе теней,
Поскольку свет сквозь тебя продет.
Береза и алоэ
Елене Макаровой.
Что за время удалое?
Алый бант в косе алоэ
Там, где ты, мое дитя.
Здесь, где я, твое былое
Машет, по небу летя,
Машет веточкой березы
Сквозь невидимые слезы,
Но сквозь видимый туман.
Красный цвет, вплетенный в косы.
Моря Мертвого стакан...
А на дне того стакана,
Как ни глупо, как ни странно,
Косу времени плетя,
Нахожусь я постоянно,
Там, где ты, мое дитя.
* *
*
Смерть стала роскошью.
С. Липкин.
Видно, мой ангел-хранитель — одна из ворон,
Только закаркает — в комнате запираюсь,
Так бережливо к столу своему прикасаюсь,
Словно сгодится и он для моих похорон.
Слишком уж дорого вечный обходится сон.
Вот и боюсь, что родне я в копеечку встану, —
Смерть стала роскошью, вот и себя берегу:
Не выхожу я на улицу в дождь и в пургу
И с подозрением я отношусь и к туману.
И молоко от простуды пью в день по стакану.
Днем ем овсянку, а к ночи кастрюлю скоблю.
Вряд ли нужна я родне, и тетради, и другу...
Ангел-ворона, прости меня, горе-хитрюгу, —
Нет, не себя, эту нищую жизнь я люблю.
* *
*
Пойму не сразу и не вдруг
Лишь у последней остановки,
Что меж живыми нет разлук,
А есть разрывы и размолвки.
Священника не призову,
Сама соборованье справлю,
Покаюсь, упаду в траву
И листья палые восславлю.
Отмоет дождик сентября
Меня — скудельную причуду,
Сперва забуду я себя,
А после землю я забуду,
Забуду и во смерть войду
И положу конец разлуке —
Слепыми пальцами найду
Меня заждавшиеся руки.
* *
*
И если даже умру,
Не верь, что я умерла,
Живущая на юру,
Я стану тенью орла.
Двуглавый, он на гербе
И в жизнь и в гибель глядит,
Доверься моей мольбе,
Приди, когда повелит.
Приди и встретишь меня,
Два разных глаза поймешь,
Один — это правда дня,
Другой — это ночи ложь.
Пусть — тень я, но подопру
Надломленные крыла,
И если даже умру,
Не думай, что умерла.
* *
*
У тайны нет загадочной повадки,
Она проста, как мой житейский сон,
Где яблони стоят в своем порядке
И муравьи свой строят Вавилон.
Сокрыт ромашкой телефонный кабель
И муравьиный Вавилон сокрыт...
Еще мне снится, что воскреснет Авель
И Каина ревнивого простит.