М. Т у х а ч е.в с к и и. Поход за Вислу. Ю. Пилсудский. Война 1920 года. М. “Новости”. 1992. 319стр.
Rok 1920. Michai+ Tuchaczewski. Pochod za Wisle. -fcodz. Wydawnictwo Lodzk. 1989. S. 237.
ТТочти одновременно в Польше и в Рос-—-—сии переизданы прочно забытые и в свое время изъятые в обеих странах из обращения работы о советско-польской войне 1920 года, написанные двумя ее главными действующими лицами —командующим Западным фронтом М. Тухачевским и маршалом Польши Ю. Пилсудским.
Казалось бы, безвозвратно канули в прошлое события этой войны, умерли и оба соавтора-оппонента. Так стоит ли возвращаться к их полузабытым историческим сочинениям? Но вот как польские, так и российские издатели вспомнили о них. Вспомнили не случайно и не напрасно. Они того заслуживают: проблематика их далеко не устарела.
Издание под одним переплетом работ руководителей двух противостоявших в 1920 году армий дает возможность нанести еще один удар по господствовавшим в нашей литературе идеологическим штампам в оценке тогдашней советско-польской войны. Хотя оба сочинения несоизмеримы (лекции Тухачевского почти в 4 раза меньше по объему, чем ответ на них Пилсуд-ского), их содержание раскрывает цели и намерения советской России и Польши. Первая исходила из лозунга мировой революции и стремления перенести гражданскую войну за .свои пределы (об этом говорит само название работы Тухачевского). Вторая защищала свою только что восстановленную национальную независимость.
Тухачевский в самом начале своих рассуждений о причинах возникновения войны фактически подтверждает обоснованность позиции Польши, признав, что ее правительство, опасаясь осуществления идеи “единой, неделимой, великой России”, не смогло договориться с Деникиным перед его наступлением на Москву. Все лекции Тухачевского пронизаны классовой непримиримостью, о чем, в частности, говорит употребление им термина “белогюляки”, что предполагает наличие в Польше не меньшего числа их классовых врагов. Но ход событий показал, что против советских войск выступило в 1920 году подавляющее большинство польского народа, включая рабочих и крестьян, на классовую солидарность которых так рассчитывало советское руководство и ко
мандование Красной Армии, решая вопрос о “походе за Вислу”. Как известно, “революция извне” (так названа одна из лекций Тухачевского) не только не удалась, но и была невозможной. Уже зная это (лекции читались в 1923 году), Тухачевский ищет, однако, иные причины поражения своих армий под Варшавой (слабая вооруженность, недоукомплектованность, плохая обмундирован нрсть, недостаточная военная подготовка, дезертирство).
Какие же уроки извлекает Тухачевский из неудачи советских войск, столкнувшихся с патриотическим порывом польского народа отстоять свою государственность? В случае разгрома Польши, считает он, классовая война неизбежно “стихийно перекатилась бы в пределы Центральной Европы”. Однако тщетными оказались надежды его на готовность западноевропейского пролетариата к поддержке и восприятию революционной лавины с востока. Разговоры о пробудившемся у польских рабочих в связи с наступлением советских войск национальном чувстве Тухачевский нарочито связывает с его провалом. Он явно преувеличивает, когда заявляет о серьезных основаниях для надежд о начале революции в Польше.
В еще большей мере Тухачевский ошибается, полагая, что Германия лишь ждала соприкосновения с революционным потоком извне. Правда, он вынужден признать, что с переходом Красной Армией польской этнической границы в Польше очень успешно пошло формирование добровольческих частей, хотя и списывает это на призывы ксендзов к национальной само-, обороне.
И все же Тухачевский заключает лекции выводом о том, что неудача его кампании 1920 года кроется в области стратегии, а не политики и что, следовательно, курс на перенос революции в сопредельные страны был правильным. Не удалось лишь вырвать из рук польской буржуазии армию. Случись это, полагает он, пролетарская революция в Польше стала бы фактом и революционный пожар охватил бы всю Западную Европу. При этом Тухачевский решительно отвергает роль национальных лозунгов, если речь идет о классовой войне, которой и был его “поход за Вислу”.
Как же отреагировал Пилсудский на эти и другие рассуждения своего противника в изданной им в 1924 году книге? В ней сквозит явно пренебрежительное отношение к мнению Тухачевского, отдельное издание лекций которого он с издевкой именует книжицей, книжонкой, и не только потому, что она мала по объему. От сухих военно-оперативных штудий Тухачевского книга Пилсудского отличается живостью. По сути дела, это написанные с литературным блеском воспоминания о том, что происходило в тылу и на фронте, о планах и действиях его как главы государства^ верховного главнокомандующего польской армии.
Пилсудский опровергает попытки Тухачевского выставить своего противника как лицо, подчиненное то генштабу Антанты, то мировому капитализму, и не щадит своего оппонента:лекции Тухачевского характеризуются как “ветряная мельница, вращающаяся вхолостую”, а их автор — как человек узкого кругозора, стремящийся в агитационно-публицистическом увлечении “унизить с^оих противников”, что отнюдь не повышает ценность его лекций. Пилсудский считает, что Тухачевский умышленно преувеличивает силы своего врага, что его расчеты соотношения сил, участвовавших в сражениях, полны ошибок. В то же время он признает, что в ходе войны ему так и не удалось избавиться от добровольческого характера польской армии и что во время битвы под Варшавой в Польше “царил невообразимый организационный хаос”.
Тухачевского как военачальника Пилсудский считает человеком, склонным к абстрактному управлению войсками, отмечает отвлеченность его стратегического мышления, его “неспособность к широкому анализу”, что и привело к провалу задуманной им операции. Вместе с тем Пилсудский не скрывает, что его противник более умело, чем польские генералы, использовал опыт первого ее этапа и критически отзывается о собственных действиях как верховного главнокомандующего. Он высоко оценивает подготовку Тухачевским наступления на Варшаву, воздавая должное его энергии, предвидению, воле и упорству как необходимым чертам полководца, оттеняя тем самым значимость своей победы над ним.
Описывая ход военных действий, Пилсудский не удерживается, однако, от соблазна изобразить дело так, будто советские войска наступали успешно лишь потому, что польские в это время отступали по приказу, а не под давлением противника. По его мнению, Тухачевский не ориентировался в действиях своих войск, кото
рые вели себя нерешительно и даже испытывали страх. Анализируя действия польских и советских войск под Варшавой, Пилсудский выступает как сторонник маневренной войны, нелицеприятно характеризуя польских генералов за их кордонное мышление. Из-за приверженности их к методам окопной войны, пишет он, тактические неудачи •польских войск переросли “в стратегическое поражение”.
С издевкой оценивая действия- Тухачевского, который так и не смог ни окружите польские войска, ни нанести им решающий (таранный) удар, Пилсудский вместе с тем резко отрицательно характеризует польских генералов, которые не выполняли его приказы и распоряжения, считая войну проигранной и выступая за достижение мира на любых условиях. С похвалой отзываясь о темпах марша советских войск на Варшаву, Пилсудский трезво анализирует создавшуюся в результате этого обстановку в стране. По его мнению, государство зашаталось, польские войска откатывались назад, моральное состояние страны становилось угрожающим, а составленные им планы войны терпели крушение. Начавшийся в Польше процесс разложения Пилсудский считает самым большим успехом Тухачевского, его полководческого таланта, хотя и резко критикует его книжку за приукрашивание действий своих войск, подробно разбирая имеющиеся в ней ошибки и отклонения от исторической правды.
По мнению 'Пилсудского, разгром под Бродами Первой конной армии привел к тому, что поход Тухачевского за Вислу не мог получить поддержки с юга. Он полагает, что Тухачевский оказался доктринером и в оценке ситуации в Польше, и при осуществлении маневра своих войск севернее Варшавы.
Подробно пишет Пилсудский о своих переживаниях перед решением о контрударе польских войск во фланг наступающей Красной Армии и принятии на себя непосредственного командования ими. Он, по сути дела, непроизвольно сравнивает себя с Наполеоном и высоко ставит себя как военачальника, хотя (явно кокетничая с читателем) именует свой план контрудара абсурдом. Подробно анализируя свои промахи — военные и политические, — Пилсудский отмечает помощь, которую население оказывало его армии. Оно “относилось к Советам... с глубоким'недоверием, а часто и с явной неприязнью”, видя в установлении их власти возврат к старым царским порядкам.
Нельзя не согласиться с Пилсудским, считающим, что Тухачевский вел свои войска во имя революции, хотя в Польше не
существовало внутренних условий для нее, что советская Россия вступила в войну ради навязывания полякам силой своего строя, не считаясь с тем, что Польша только что стала жить самостоятельно и народ ее ненавидел прежние порядки. Тухачевский в представлении подавляющего большинства польского народа нес на советских штыках именно эти порядки. Поэтому русская революция не встретила в Польше отклика, хотя правительство страны, напоминает Пилсудский, возглавляли тогда руководители крестьянской и рабочей партий — В. Витое и И. Дашиньский.
Заявляя о том, что он никогда не был сторонником материалистического понимания истории, Пилсудский решительно отвергает ссылки Тухачевского на роль в событиях 1920 года Антанты, капиталистов всего мира, заговора империалистов, наконец, французского генерального штаба и при этом подчеркивает неординарность Тухачевского как военачальника. В словесном поединке с Тухачевским он явно выигрывает.
В заключение Пилсудский пишет, что когда он сам вершил дело войны, то одерживал победы эпохального значения. В случае с войной 1920 года он, пожалуй, прав, ибо поражение советских войск в ней действительно имело всемирно-исторические последствия. Попытки экспорта революции (“революции извне”) и порядков, существовавших в советском государстве, не могли иметь успеха ни в 1920 году, ни позднее, уже после второй мировой войны. Вот первый главный урок советско-польской войны, о которой повествуют Тухачевский и Пилсудский. Второй ее урок в том, что наши полководцы, показавшие себя мастерами гражданской войны, в межгосударственных войнах не могли добиться победы, что и произошло с Тухачевским в 1920 году. То же повторилось в 1941-м с Буденным, Ворошиловым и Тимошенко. И третий урок состоит в том, что при столкновении классовой войны с национальной решающее значение приобретает исторический опыт. В 1920 году поляки, незадолго до этого восстановившие свое национальное государство, видели в Красной Армии прежде всего русскую военную силу, подавлявшую в прошлом польские восстания и охранявшую режим русификации, установленный на польских землях царизмом. Тухачевский не понял этого. Пилсудский же готовился к такому повороту событий задолго до 1920 года, вынашивая планы общенационального вос-сания Между прочим, изменение характера советско- польской войны в 1920 году поняли многие бывшие царские генералы А А Брусилов и другие) и офицеры как
только началось наступление польских войск на Украине весной 1920 года, завершившееся захватом Киева, что в свою очередь вызвало ответную реакцию Москвы...
Русское издание книги снабжено предисловием нашего военного историка В. Дай-неса и послесловием польского историка М. Лечика. Первый считает, что лекции Тухачевского содержат объективный анализ операций Западного фронта в 1920 году. Указывая на то, что Польша с самого начала вела агрессивную войну, В. Дайнес, однако, не решается таким же образом квалифицировать действия Красной Армии после вступления ее на этнически польскую территорию. Более того. он, противореча себе и очевидным фактам, полагает, что идеи мировой революции не находили отражения во внешней политике советского правительства. Но вот как пред ставляло оно себе тогда независимую Поль шу: под нею подразумевалась советская республика. В то же время В. Дайнес под черкивает враждебное отношение польского населения к советским войскам и оши бочность оценки Польревкомом внутреннего положения в Польше, осуждая действия Тухачевского при возобновлении мирных переговоров с Польшей. Вряд ли верно, однако, списывать, как это делает В. Дай-нес, вину за расширение конфликта только на военных работников, якобы не подска завших ЦК РКП(б) решения не переходить этническую границу Польши.
Подобные утверждения автора предисловия звучат особенно неубедительно ныне, когда опубликованы ранее засекреченные партийные документы, связанные с советско-польской войной 1920 года В частности, предано огласке заявление В. И Ленина в не публиковавшейся до сих пор части его доклада на IX партконференции, где он говорит о том, что необходимо было “прощупать штыком готовность Польши к социальной революции”,“прощупать, какова готовность польского рабочего к революционному действию” (“Исторический архив”, 1992, № 1, стр. 17, 16). Итак, Дай-нес не смог полностью отбросить прежние историографические клише и дать объективны и анализ действий советского руководства в 1920 году, хотя и пытался следовать этому требованию.
Автор же послесловия М. Лечик считает, что Тухачевский в силу своего возраста принимал желаемое за действительное, когда читал свои лекции. Однако здесь скорее сыграла свою роль не молодость (ему было тридцать лет), а обстановка 1923 года с ее ожиданиями новой революционной волны в Западной Европе, особенно в Германии Отсюда и увлеченность Тухачьв ского идеей подкрепления социального
взрыва в европейских странах революционной лавиной извне.
Конечно, М. Лечик прав, подчеркивая, что летом 1920 года решалась судьба вновь обретенной Польшей независимости и поэтому налицо был порыв поляков защитить ее. Но вряд ли он прав, полагая, что в начале 1920 года в России нарастала контрреволюция, сплачивавшаяся “вокруг непрерывно пополняющего свои силы Деникина”. В действительности именно в это время Деникин был разбит. На той же странице М. Лечик сам пишет о поражении Деникина на рубеже 1919 — 1920 годов.'
Характеризуя отношения между Польшей и советскими республиками в 1918 — 1920 годах, М. Лечик не высказывает своего мнения о польских планах мирного их урегулирования на основе возвращения к границам 1772 года, указывая, впрочем, на исторические предпосылки в решении территориального вопроса и на то, что Польшу не устраивала восточная ее граница (этническая!), предложенная конференцией в Спа в июле 1920 года...
Что касается польского издания этой же книги, то оно сопровождается обширным послесловием Анджея Гарлицкого, автора фундаментальной монографии о Ю. Пил-судском (Варшава. 1989). Гарлицкий подробно анализирует внутреннюю политическую обстановку в стране в период со-ветско- польской войны, взаимоотношения Пилсудского с правительством, сеймом, лидерами ведущих партий. Динамика этих отношений все время менялась и обострялась в ходе успешного поначалу наступления армий Тухачевского на Варшаву.
А. Гарлицкий напоминает, что книга-ответ М. Тухачевскому создавалась Ю. Пил-судским в период, когда он удалился в добровольную отставку в свое подваршав-ское имение, не найдя рбщего языка ни с правительством, ни с сеймом. Поэтому “Год 1920” — это своего рода политическое его кредо, изложение своих взглядов относительно модели независимой Польши. Опасаясь развала только что восстановленного государства и стремясь сохранить его путем введения диктатуры, он ждал очередного правительственного кризиса, чтобы прийти к власти с помощью армии, что и произошло в мае 1926 года. В этой сложной политической игре, как отмечает А. Гарлицкий, книга “Год 1920” служила для Пилсудского определенным козырем — “ей
предстояло сыграть важную роль в борьбе за власть”.
Что проблематика рецензируемой книги не утратила своего значения (о чем уже упоминалось выше), свидетельствуют и материалы специальной научной сессии, состоявшейся в Институте истории Польской академии наук (сентябрь 1990), приуроченная к семидесятилетию “Чуда на Вислс” . Польские ученые-историки достаточно четко выявили тот сложный баланс различных политических сил в Европе, в рамках которого разворачивались события войны 1920 года. Едва воцарившийся на этом континенте мир грозил разрушиться, втянув в смертоносный водоворот сопредельные страны.
Ныне, когда хрупкие стены общеевропейского дома сотрясаются от межнациональных, религиозных, идеологических и прочих локальных войн и конфликтов, книга военачальников некогда враждовавших друг с другом армий воспринимается не только как голос из прошлого, но и как предупреждение на будущее.
Несколько слов о качестве перевода книги Пилсудского. Почему-то изменено само ее заглавие (“Год 1920”). Особенно не повезло географическим названиям: Козя-' тынь вместо Казатин (стр. 115); Хвастов вместо Фастов (стр. 119); Вильна вместо Вилия (стр. 192); Стир вместо Стыри <стр. 212); Влоцлавск вместо Влоцлавек (стр. 255); Аквизгран вместо Аахен (стр. 281) и т. д. Не лучше обстоит дело и с фамилиями многих исторических лиц, фигурирующих в книге: начальник французского генерального штаба генерал Вей-ган превратился в Вейганда (стр. 222), маршал Франции и маршал Польши Ф. Фош — в Фоха (стр. 306).
Здесь приведен далеко не полный перечень всех огрехов и ляпов, допущенных в столь ценном и полезном издании. А ведь все эти фамилии, географические названия есть в любом энциклопедическом словаре и справочнике. И странно, что ни у переводчика, ни у редактора до этого не дошли руки!..
И. СОЗИН, кандидат исторических наук.
“Wojna polsko-sowiecka 1920 roku”. Przebieg waiki i tlo miedzynarodowe Materialy sesjl naukowej w Instytute historii PAN 1 — 2 pazdziernika 1990. Warezawa. 1991. S. 235.