К ИСТОКАМ “ТИХОГО ДОНА”

А. Г. МАКАРОВ, С. Э. МАКАРОВА

К ИСТОКАМ “ТИХОГО ДОНА”

СТРУКТУРА И ХАРАКТЕР ЗАИМСТВОВАНИЙ В “ТИХОМ ДОНЕ”

Тихий Дон”—произведение необычное. Масштабность, полная достоверность в передаче жизни и судьбы донского казачества придают книге значение, выходящее за пределы чисто художественного произведения. Отдельные эпизоды и события строго соотнесены между собой и составляют поступательный хронологический ряд, сливаются как бы в единый поток времени. Сам же автор “Тихого Дона” предстает л е т о п и с ц е м донской и российской жизни в полном смысле этого слова.

В первой половине “Тихого Дона” можно выделить общие для всех частей принципы построения текста. Действие в романе, начинаясь неторопливо, концентрируется вокруг узлового события. Автор строит повествование таким образом, что перед читателем предстает картина событий, видимая как бы с нескольких сторон, глазами различных персонажей. Последовательный перенос авторского внимания с одного персонажа на другой, умелое соединение отдельных эпизодов рождает могучий поток самой жизни, увиденной и прочувствованной автором и перенесенной на страницы этой книги. В глубоком, мощном воздействии “Тихого Дона” на читателя играют роль и сами описываемые в нем события, их трагическая окраска, и яркие образы героев, и прекрасный народный язык.

Особо надо выделить два формирующих фактора. Взаимное соотношение размеров отдельных глав, фрагментов и эпизодов, из которых автор строит повествование, придает последнему определенный внутренний ритм и динамичность. Продуманное взаимное соотнесение и расположение в тексте многочисленных событий, эпизодов, действий избавляет повествование от временных разрывов, “наползаний” событий друг на друга, сохраняет общее поступательное течение времени, сообщает разрозненным эпизодам цельность эпического повествования.

Остановимся коротко на композиции первых двух частей книги. Интересно, что в них мы ни разу не встречаем прямой датировки событий. Лишь шесть глав удается датировать косвенно: м а й с к и е л а г е р я казаков, начало покоса на Т р о и ц ы н д е н ь , пахота з а т р и д н я д о П о к р о в а. Например, события первой части умещаются между началом покоса и концом уборки урожая. Для этой части романа характер изображаемого предопределил и хронологию. Описывая жизнь такой, какой она повседневно входила в представления казаков, автор, естественно, датировал лишь немногие из описываемых событий — относительно православных праздников, которые в то же время были крепко связаны в народной традиции с годовым циклом деревенских работ. Все это свидетельствует о прекрасном знании автором внутреннего мира казака и точном его воссоздании на страницах “Тихого Дона”.

Впрочем, одно отклонение от наблюдаемых общих закономерностей все же имеется и связано с появлением на хуторе революционера Штокмана “в конце октября, в воскресенье” (2, IV, 55; здесь и далее указываются часть, глава и страница “Тихого Дона” 1941 года издания, Москва). Хотя в следующей главе, д а т и р о в а н н о й к о н ц о м с е н т я б р я (за три дня до Покрова!), на соседней странице одним из действующих лиц уже заявлен все тот же Штокман. Сама по себе очевидная описка вряд ли может привлечь внимание, если бы не два обстоятельства. Регулярно встречающиеся в тексте ошибки такого рода составляют определенную систему и, возможно, связаны с характером работы над рукописным текстом. Их многократное присутствие в опубликованном тексте может говорить о не вполне ясном понимании Шолоховым отдельных мест предполагаемого исходного текста и их взаимосвязи.

Еще одна путаница — эпизод ареста Штокмана во время летней полевой страды помещен в главе 1 третьей части, то есть в канун войны 1914 года. Однако одна фраза в тексте дает иную датировку эпизода: “Следователь... глянул исподлобья на спокойно усаживавшегося Штокмана.— Когда вы сюда прибыли? — В п р о ш л о м г о д у” (3, I, 101).

Штокман приехал на хутор в сентябре 1912 года. Следовательно, арест имел место летом 1913 (как это субъективно и воспринимается при чтении), а не летом 1914 года, к которому эпизод приурочен искусственно и неверно!

Обнаруженное в тексте хронологическое смещение позволяет выдвинуть следующую гипотезу. Опубликованный текст “Тихого Дона” создавался из некоего исходного протографа путем замены и перемещения отдельных фрагментов и эпизодов. Механическое соединение в одной главе описания жизни семьи Мелеховых весной 1914 года и сцены ареста Штокмана (состоявшегося летом 1913 года) указывает на возможный случайный состав некоторых глав, образованных неорганическим сочленением или объединением отдельных эпизодов.

Происхождение текста “Тихого Дона”: источники заимствований

В своем исследовании мы обнаружили радикальные изменения композиции романа с середины четвертой части. Единое художественное пространство “Тихого Дона” распадается на отдельные сюжетные линии и эпизоды. События в разных сюжетных линиях хронологически начинают опережать друг друга или друг от друга отставать, нарушая общую канву повествования. А в местах соединения появляются особые, “вставные”, отрывки, несущие вспомогательные функции. Это фрагменты, заимствованные из ряда опубликованных в 20-е годы книг и включенные в текст романа либо непосредственно, либо в переработанном, отредактированном виде.

Любой читатель вправе задать вопрос: что значит заимствованные? и разве писатель не вправе использовать, скажем, историческую литературу при создании своих произведений? Верно, Л. Н. Толстой и А. И. Солженицын использовали многочисленную историческую и мемуарную литературу, но случай с Шолоховым особый. При жизни он сам никогда не упоминал, что непосредственно включал в текст “Тихого Дона” фрагменты книг других авторов о гражданской войне: мемуары трех белых генералов — А. И. Деникина, А. С. Лукомского и П. Н. Краснова, и трех красных — В. А. Антонова-Овсеенко, А. А. Френкеля и Н. Е. Какурина. Общий объем этих фрагментов в сравнении со всем текстом “Тихого Дона” невелик, но их роль, в композиции и структуре второй половины романа значительна, они включены в каждую третью или четвертую главу.

Оказалось, что в тексте “Тихого Дона” отдельные главы или значительные их части составлены либо прямым, дословным включением отрывков из названных выше источников, либо изложением их содержания. При этом включенные эпизоды подвергались, как правило, поверхностной обработке для придания определенной политической направленности. Все заимствования такого рода образуют четкую единую систему в структуре романа. Они носят выраженный служебный, вспомогательный характер связок между отдельными законченными художественными эпизодами, как бы заполняя имеющиеся лакуны.

Следует сразу уточнить понятие “заимствование” в контексте нашего исследования. Заимствованным мы считаем такой эпизод, в котором совпадают в исходном и конечном текстах действующие лица, основные обстоятельства событий, основная лексика, используемая при описании эпизода, последовательность изложения. При этом заимствование может сопровождаться и сокращением ряда подробностей. Главное: в производном тексте не содержится ничего, существенно выходящего за пределы заимствуемого.

Встречающиеся в тексте “Тихого Дона” заимствованные эпизоды и фрагменты дают уникальную возможность раскрыть характер работы М. А. Шолохова с источниками и с самим текстом. Изучая их, мы получаем прямую информацию об уровне его знаний, о степени понимания им содержания и смысла заимствуемого текста. А направленность вносимых в эти отрывки изменений и добавлений указывает на цели и средства — как художественные, так и идеологические.

Первые заимствования возникают фрагментарно в эпизодах сюжетной, линии Евгения Листницкого в четвертой части и связаны с корниловским движением августа 1917-го, Так, диалог (глава 13) в Ставке между главнокомандующим Корниловым и наштаверхом А. С. Лукомским взят из воспоминаний самого Лукомского.

В главах 16—18 в художественное описание корниловских событий вкраплены фрагменты похода 3-го конного корпуса и Туземной дивизии на Петроград в августе 1917 года из второго тома “Очерков русской смуты” А. И. Деникина и из воспоминаний П. Н. Краснова “На внутреннем фронте”. Из книги Деникина Шолоховым в первые издания романа включались даже схемы передвижения войсковых эшелонов на Петроград. Наконец, в главе 20 уход арестованных генералов-корниловцев из быховской тюрьмы в ноябре на Дон в значительной части изображен на основе воспоминаний Деникина. Интересно, что все заимствования из двух белых генералов, Лукомского и Краснова, сделаны только по тем текстам, которые были опубликованы в двух томах “Архива русской революции”, первом и пятом (Берлин. 1921—1922; М. 1991).

Не имея возможности остановиться на всех случаях заимствований (подробный сравнительный анализ текстов дан нами в приложении к книге “Цветок-татарник”.— М. 1991), приведем лишь один яркий пример, приоткрывающий методы работы Шолохова.

“Корниловский мятеж” в четвертой части открывается главой 15, события которой можно датировать по упоминающемуся обращению Корнилова,— 26—27 августа. В главе 16 в адаптированном виде дан рассказ о состоянии дел 29 августа. О событиях того же числа (29 августа) — в передовом эшелоне двигавшихся на Петроград войск (бригада Туземной дивизии князя Гагарина) — рассказывает вставной, заимствованный эпизод в начале главы 17. Однако следующая за вставным фрагментом художественная часть текста — приход в эшелон к казакам агитатора Бунчука — возвращает нас по времени назад, в 28 августа, в 1-ю Донскую казачью дивизию! Такое нарушение композиции в узловой точке повествования (когда все события “мятежа” уложились в недельный срок и каждый день в развитии событий имел важнейшее значение) нельзя признать малозначащим.

В начале этой главы говорится о движении эшелонов 3-го конного корпуса на Петроград; в его составе были и донские казачьи полки. От общей картины движения войск рассказ постепенно переходит к тому полку 1-й Донской дивизии, в котором ранее служил Листницкий и куда направляется агитатором большевик Бунчук. Между общей картиной движения и событиями в 1-й Донской дивизии искусственно вставлен отрывок — изложение воспоминаний сразу двух авторов, Деникина и Краснова, где рассказывается о действиях 3-й бригады Туземной дивизии под командованием князя Гагарина. Посмотрим, как из этих мемуаров Шолохов формирует собственный текст.

1-й о т р ы в о к. А. И. ДЕНИКИН (Д): “...только одна бригада Туземной дивизии (Черкесский и Ингушский полки под командой князя Гагарина) дошла... до станции С е м р и н о...” (“Очерки...”, т. 2, стр. 69).

2-й о т р ы в о к. П. Н. КРАСНОВ (К): “...третья бригада, шедшая во главе Кавказской Туземной дивизии... наткнулась на разобранный путь. Черкесы и ингуши вышли из вагонов... пошли походным порядком на Павловск и Царское Село...” (“На внутреннем фронте”.— “АРР”, т. 1, стр. 118).

М. А. ШОЛОХОВ: “...около Павловска (К) 3(К) бригада Туземной дивизии (Д, К) под командой князя Гагарина (Д)... Наткнувшись на разобранный путь (К), Ингушский и Черкесский полки (Д), шедшие в голове дивизии (К), выгрузились и походным порядком пошли по направлению на Царское Село (К)... Разъезды ингушей (К) проникли до станции С <о> м р и н о (Д)...” (4, XVII, 226).

Как явствует из наших отметок (Д) и (К), в данном случае фактически можно говорить о прямом изложении или пересказе содержания мемуаров при произвольном, в общем-то, отборе элементов текста у одного и у другого автора. Продолжим изучение шолоховского текста:

“...части... эшелонировались на огромном протяжении восьми железных дорог;

Ревель, Везенберг, Нарва, Ямбург, Гатчина, С<о>мрино, Вырица, Чудово, Гдов, Новгород, Дно, Псков, Луга и все остальные промежуточные станции и разъезды были забиты...” (4, XVII, 225)

В этом отрывке Шолохов взял у Краснова такие слова: “по станциям и разъездам восьми железных дорог... Они были... и на промежуточных станциях и разъездах”,— а имена и последовательность перечисления станций “прочитал” по схеме на странице 70 “Очерков...” Деникина сначала слева направо (Ревель — Везенберг... Чудово), далее по схеме вниз и влево: Новгород... Луга. Отсюда и ошибка в названии станции Семрино: надпись в книге на схеме смазана и “е” читается как “о”!

В заключение необходимо отметить, что рассмотренный вставной фрагмент не имеет никакого отношения к последующему художественному тексту (так же как и Туземная дивизия — к 3-му корпусу и донским полкам), содержит ошибки в “прочтении” первичного текста, вставлен в повествование с нарушением последовательной хронологии и носит чисто иллюстративный характер.

Интересно проследить распределение заимствованных эпизодов по основным сюжетным линиям. В четвертой и пятой частях романа таких главных линий три: Евгения Листницкого, Григория Мелехова и Ильи Бунчука. И интересно, что каждой линии романа соответствует “свой” — и только “свой” — источник заимствования. Для линии Листницкого использованы тексты всех трех белых генералов, для Григория Мелехова — воспоминания Овсеенко, а для Бунчука — книга Френкеля. К шестой части один из центральных персонажей, Бунчук, исчезает со страниц романа, а для восполнения обеих оставшихся сюжетных линий используются воспоминания П. Н. Краснова о времени пребывания во главе Всевеликого войска Донского в 1918 году. В седьмой части со страниц исчезает и Листницкий, а для восполнения линии Мелехова (период летних и осенних боев Донской армии в 1919 году) взяты фрагменты книги Н. Е. Какурина.

Еще раз остановимся на заимствованиях, связанных с линией Евгения Листницкого. Каждый раз, когда по логике развития сюжета Листницкий должен принять участие в активных действиях в соответствии со своими мыслями и убеждениями, вместо описания этих действий мы находим в тексте “Тихого Дона” очередную вставку из воспоминаний белых генералов. Это и корниловский “заговор” в августе 1917 года, которому Евгений явно симпатизирует, и оставление Ростова Добровольческой армией в феврале 1918 года, когда этому эпизоду предшествует фрагмент из Деникина, а после него следует заимствованный у Лукомского эпизод переговоров между генералами Корниловым, Алексеевым и Поповым в станице Ольгинской с ошибочной датой “11 марта”. На страницах романа мы не обнаружим упоминаний ни того, к а к попал Листницкий в Добровольческую армию, ни одного боя в ее рядах. В шестой части “Тихого Дона” единственному упоминанию Листницкого в главе 5, где он показан п о с л е боев легендарного первого кубанского похода Добровольческой армии, предшествует глава 4, написанная “по мемуарам” Краснова.

Таким образом, с середины четвертой части романа резко сокращается присутствие на его страницах одного из главных действующих лиц. Мы встречаем его лишь по одному разу во второй половине четвертой (глава 14), в пятой (глава 18) и в шестой (глава 5) частях. Сюжетная линия Листницкого истончается, затем полностью исчезает. При этом сам герой романа ни разу не участвует н и в о д н о м активном действии в рядах белого движения. Н и к т о из многих мастерски выписанных сопутствующих ему персонажей н и к о г д а б о л ь ш е не появится по ходу развития сюжета. Одновременно в тексте возникают многочисленные вставки и заимствования, которые как бы замещают на страницах “Тихого Дона” действия самого Евгения.

Особая важность последовательного развития образа Листницкого, не случайно введенного в роман в самом его начале, очевидна. Эта линия призвана выразить позицию и настроения вполне определенной социальной силы в событиях и всех коллизиях начала века: войны, революции, гражданской войны на Дону,— силы, игравшей первостепенную роль в борьбе с новой властью и режимом диктатуры, отразить на примере личной судьбы глубокую трагедию белого движения и всей России, отторгающей от себя своих верных, любящих, болеющих ее судьбой сыновей.

Возникает вопрос: почему именно линии Листницкого уготована такая неблагодарная судьба? На первый случай можно предположить, что молодому Шолохову были практически неизвестны нюансы психологического облика человека из этой общественной среды, недоступно понимание его мировоззрения и политической позиции — задача переработки и адаптации образа оказалась трудноразрешимой “Шолохов не раз говорил, что Листницкий н е е г о г е р о й”.

Гура В. Как создавался “Тихий Дон”, стр. 370.

Похожую задачу решают в тексте романа заимствования из стратегического очерка гражданской войны, принадлежащего Н. Е. Какурину В седьмой части вставные фрагменты восполняют пробелы в развитии сюжетной линии Григория Мелехова (фактически единственной, оставшейся к концу романа) на временном отрезке лета—осени 1919 года. С минимальными изменениями они включены в текст глав 20 и 23 (беглое описание операций Донской армии в июле—августе и в октябре 1919 года), незначительные детали встречаются также в главах 38 и 57 шестой части романа. Ниже приведено в качестве примера несколько фрагментов:

Н. Е. КАКУРИН (стр. 332) III донской корпус 5 октября переправился через р. Дон в районе г. Павловска на участке 56-й стрелковой дивизии и, отбросив ее к востоку, начал очищать левый берег р. Дона...	М.А. ШОЛОХОВ (7,ХХIII, 595) 3-й Донской корпус... неподалеку от Павловска форсировал Дон, отбросил 56-ю красную дивизию и начал успешное продвижение на восток.
14 октября, почти уничтожив 14-ю стрелковую дивизию, противник на левом берегу Дона занимал уже широкий плацдарм, оттеснив части 9-й армии... вынуждена была перестроить свой фронт прямо в западном направлении...	14 октября 2-й казачий корпус в ожесточенном бою разгромил и почти полностью уничтожил 14-ю красную стрелковую дивизию. За неделю левый берег Дона был очищен от красных вплоть до станицы Вешенской. Занявширокий плацдарм...
...побудило командование Юго-Восточного Фронта... распорядиться об отходе 9-й армии на фронт устье р. Икорец—Бу-турлиновка—Успенская—Тишанская— Кумылженская...	...командование Юго-Восточным фронтом приказало 9-й армии отойти на фронт устье реки Икорец—Бутурлиновка—Успенская—Тишанская—Кумылженская...

 

Работа Шолохова с текстом первоисточника весьма показательна. Он поменял в ряде случаев местами некоторые слова, а иные выкинул. При сравнении текстов сразу же поражает, что мелкие детали стратегического очерка скрупулезно включены в текст романа: номера дивизий, подробности хода боевых действий, линии развертывания и отхода боевых частей. Эти описания разительно отличаются стилем, языком, фабулой как от того, что мы читаем на соседних страницах, где описана судьба Мелеховых осенью 1919 года, так и от описания боев на германской войне в третьей и четвертой частях. Ни в одном из боев, описанных в какуринских эпизодах, не принимает участия ни один из героев романа. Эти страницы чисто механически взяты у Какурина и введены в текст романа.

Невольно напрашивается вопрос: зачем это все понадобилось Шолохову? Вот, например, упоминание “устье реки Икорец” — оно никогда нам уже не встретится на страницах романа! Ни один из казаков, его героев, никогда не побывает на берегах этой реки! По бьющей в глаза дословности включения в художественный текст отрывков из военно-стратегического очерка какуринские главы превосходят даже рассмотренные выше красновские.

Петр Николаевич Краснов был не только генералом и политиком, но и плодовитым писателем. Еще на заре военной карьеры он начал публиковать свои книги — одна из первых была посвящена его поездке с императорской миссией в Абиссинию. Путевые очерки написаны ясным языком, много ярких наблюдений. Спустя два десятилетия он пишет воспоминания о гражданской войне — кратко, живо, интересно, наконец, хорошим литературным языком. Включение отрывков из них в текст “Тихого Дона” не бросается сразу в глаза. Поэтому долгое время эти отрывки воспринимались как о р г а н и ч е с к а я ч а с т ь т е к с т а “Тихого Дона”. В частности, И. Н. Медведева-Томашевская, автор “Стремени...”, отнесла многие отрывки из книги П. Н. Краснова к авторскому — по ее терминологии — тексту.

С какуринскими эпизодами ситуация обратная. Сухие, пресные описания боевых действий стратегического очерка не имеют себе аналога на страницах романа! Эти эпизоды дают нам в наиболее явном виде возможность выявить цели, которые преследовал Шолохов, используя для романа рассмотренные прямые заимствования. Это прежде всего связывание воедино разрозненных казачьих эпизодов и глав для поддержания непрерывности развития действия романа. Одновременно политическая ориентация вставок должна облегчить возможность публикации, частично нейтрализуя явно небольшевистскую идейную направленность казачьих глав “Тихого Дона”.

Характер работы Шолохова с текстом источников

Анализ вносимых в исходный текст изменений выявил ряд связанных с этой работой Шолохова особенностей:

стремление переделать исходный текст мемуаров, но не за счет художественной переработки и творческого переосмысления, а изменением порядка слов в предложении, предложений в абзаце: Собрав наскоро -> Наскоро сколотил; с Подтелковым во главе - > во главе с Подтелковым; во главе... стал -> стал во главе; не пойду на Царицын

-> на Царицын не пойду; Лихая и Звереве — Зверево-Лихую; заменой отдельных слов и словосочетаний: если выступление большевиков состоится -> если большевики выступят; в случае, если понадобится -> в случае необходимости; подполковника Текинского полка Эргардта -> подполковника Эргардта; На фронт... Красный Яр—Бородачи— Каменка... -> на фронт... Красный Яр—<......>— Каменка...; написанием цифрами числовых данных из заимствуемых книг и наоборот — некоторыми сокращениями и незначительными дополнениями: Конный корпус -> 3-й конный корпус; исправлением прописных букв у всех терминов и названий армий, противостоящих красным, на строчные: образовать... Восточный фронт -> образовать... восточный фронт; Кубанский Атаман -> кубанский атаман; караул Лб.-гвардии Атаманского -> казаков лб-гвардии атаманского; Георгиевский Гундоровский полк -> Гундоровскому георгиевскому полку. И в то же время прослеживается неоднократное исправление строчной буквы на прописную в названиях и перечислении красных частей и армий: на стыке... 8-й и 9-й красных армий -> на стыке 8-й и 9-й Красных армий;

“собственная” творческая обработка М. А. Шолохова неконкурентна с литературной и исторической основой заимствуемых текстов.

Многочисленные корявые шолоховские фразы не раз обращают на себя внимание при параллельном сравнении отрывков. Вот пример такой обработки — мемуаров Краснова.

П. Н. КРАСНОВ (стр. 193-194, 197) М. А. ШОЛОХОВ (6, I, 334) Генерал Краснов не принял этого избра- Он не принял атаманского пернача из ния, впредь до того, как Круг утвердит те рук войскового есаула, поставив услови- основные законы, которые он считает ем: утвердить основные законы, пред- нужным ввести... Они представляли из ложенные им Кругу... Законы, себя почти полную копию основных за- предложенные Красновым, представля- конов Российской империи. ли собою наспех перелицованные, слегка

реставрированные законы прежней им-

перии.

На вопрос одного из членов Круга... не Один из подхалимистых простаков-деле-

может ли он что-либо изменить или пе- гатов задал подобострастный вопрос: –

ределать в предложенных им законах... Может, их превосходительство что-ни-

будь предложит изменить либо переде-

лать в принятых за основу законах?

 

Бросается в глаза небрежность языка. Еще интереснее преображение под пером Шолохова о с н о в н ы х з а к о н о в — законов, определявших государственный строй Российской империи и утвержденных императором в 1906 году перед созывом I Государственной думы,— в “принятые з а о с н о в у з а к о н ы”. Как явствует из этой грубой ошибки, Шолохов просто н е п о н и м а е т смысл слов “о с н о в н ы е з а к о н ы” (это понятие входило в обязательный курс основ государственного права в старших классах гимназии) либо не придает значения порядку следования слов, хотя при этом полностью меняется смысл фразы.

В другом эпизоде (встреча союзной миссии в Новочеркасске), желая немного изменить исходный красновский текст: “...одетый в новые шинели с белой ременной амуницией и весь в кожаных высоких сапогах караул... сотня с хором трубачей...”,— Шолохов пишет: “Спешно нарядили д в е с о т н и... в высокие сапоги и белую ременную амуницию и столь же спешно отправили их в Таганрог совместно с сотней трубачей” (6, XI, 369). Во-первых, непонятно, что, кроме произвола и равнодушия к исторической точности повествования, могло заставить Шолохова вместо о д н о й сотни отправить в почетный караул д в е! И добавить к ним еще о д н у с о т н ю — т р у б а ч е й! Зачем было отправлять все эти с о т н и в Таганрог для встречи союзников, если у Краснова я с н о н а п и с а н о, что Атаманский полк уже был р а с к в а р т и р о в а н т а м. Снова в работе обнаруживаются следы с п е ш к и, когда Шолохову просто не хватило времени внимательно прочитать текст источника и вникнуть в его смысл.

Во-вторых — крайне неудачные обороты. Например, “нарядили... в... амуницию”

- так по-русски не говорят! П е в ч и е войскового хора тут же превращаются в “п е в ч и й в о й с к о в о й х о р”. Масло масляное!. Трудно решить, что это — непонимание или просто небрежность. На Дону было принято говорить “певческий хор”. Выражение “певчий хор” контрастирует с многократным великолепным описанием хорового казачьего пения в романе!

Столь же яркий пример дает упоминание командующего союзными войсками Антанты на Балканах французского генерала Франше-д'Эспре, пославшего в ноябре 1918 года ознакомительную миссию на Дон. Во фразе, взятой у Краснова, один человек: “представитель генерала Франше-д'Эспре — капитан Фуке”,— превращается Шолоховым в двух: “...представители Франции — генерал Франше-д'Эспре и капитан Фуке”,— а “начальник миссии” в “командующего миссией”. И невдомек, очевидно, Михаилу Александровичу, что генерал Франше-д'Эспре, один из ведущих генералов во французской армии, никак не мог отправиться в простую разведывательную миссию на Дон!

Насколько это не похоже на стиль хотя бы третьей части “Тихого Дона”, где каждое, даже мимолетное, упоминание реальных лиц точно выверено и достоверно! Увлекаясь перекройкой и произвольными изменениями заимствуемого текста, Шолохов допускает серьезные исторические и фактические ошибки. Произвольное изменение порядка в перечислении населенных и опорных пунктов также приводит к нарушению достоверности событий. В. А. Антонов-Овсеенко: “В эту пору Саблин стал нажимать на Лихую, Зверево и занял эти станции. Чернецов, оставив в Каменской заслон, бросился с остальными силами на Саблина...” (“Записки о гражданской войне”, стр. 232). Из отрывка ясно, что Чернецов бросился на отряды Саблина п о с л е занятия последним Лихой и Зверева. Шолохов изменяет текст: “... было получено известие... красногвардейские отряды Саблина выбили из Зверева. а з а т е м и из Лихой оставшийся там заслон чернецовцев”(5, XI, 267).

Антонов-Овсеенко описывает события в порядке последовательного развития операции, каждому упоминаемому пункту отводится вполне определенное место, и ситуация, возникшая в тексте после внесенных Шолоховым изменений, немыслима. Отряд Саблина наступал по железнодорожной ветке с запада, которая подходит к дороге Воронеж—Новочеркасск именно в районе станции Лихой. Выбить “из Зверева, а затем и из Лихой” чернецовцев просто невозможно. С такими нюансами географии Донской области, хорошо известными всем местным жителям, Шолохов знаком явно недостаточно. Замечательно, что, изменив и исказив фактический материал, Шолохов оставляет без изменения слова Овсеенко “было получено известие”. В первом случае ясно, что известие получено самим красным командующим. В контексте же “Тихого Дона”, где Антонов-Овсеенко не упоминается, фраза повисает в воздухе. Непонятно, к е м и з п е р с о н а ж е й романа было получено известие. Неправильная, недопустимая перестановка названий станций — яркий пример небрежной обработки мемуаров. Стремление во что бы то ни стало изменить текст наносит ущерб достоверности и добросовестности в воспроизведении событий.

Рассмотренные выше эпизоды побуждают более подробно остановиться на системе шолоховских заимствований из книги В. А. Антонова-Овсеенко в пятой части “Тихого Дона”. События романа, к которым добавлены заимствованные фрагменты, связаны с наступлением большевистских отрядов на Дон и подготовкой выступления казаков-фронтовиков против законной донской власти. Это съезд фронтовиков в станице Каменской и образование там ревкома, переговоры последнего с донским правительством, неудачное наступление Чернецова и его гибель, самоубийство атамана Каледина.

Заимствования датированы и размещены следующим образом:

в главе 9 — прибытие в Каменскую 10-го Донского полка, неправильно датированное Шолоховым 11 января (вместо 10-го);

в главе 10 — переговоры делегации ревкома в Новочеркасске (13 января):

в главе 11 — перед подготовкой наступления Чернецова на станцию Глубокая вставлено краткое перечисление действий Чернецова (17—20 января), взятое из книги Антонова-Овсеенко;

в главе 15 — эпизоду самоубийства первого выборного донского атамана А. М. Каледина 29 января 1918 года предшествуют четыре небольших фрагмента из Антонова-Овсеенко, размещенных в начале главы:

декларация Донревкома от 19 января. действия отрядов Саблина и Петрова после декларации 19—26 января. действия отряда Сиверса (Таганрог — Ростов) 16 января. отрывок с телеграммой Корнилова Каледину 28 января. В основном (художественном) тексте мы встречаем участие фронтовиков хутора Татарского 8 --10 января на съезде в Каменской, отступление из Каменской (17 января) и со станции Глубокой 20 января под напором отряда Чернецова, бой 21 января, в котором отряд Чернецова был разбит, а сам он попал в плен, возвращение раненого Григория Мелехова в родной хутор (28—31 января).

Из приведенных данных видно, что пространство между художественными эпизодами заполнено заимствованными фрагментами, которые подобраны в основном случайным образом (например, поражение Сиверса под Неклиновкой не имеет никакого отношения к описываемым в романе событиям). Можно сказать, что фрагменты, предшествующие самоубийству Каледина, немотивированно, хаотически размещены в тексте. Привлеченные Шолоховым события как бы мечутся на страницах романа, заставляя читателя то возвращаться назад, то снова уходить далеко вперед.

Еще один эпизод, переработанный Шолоховым из воспоминаний атамана Краснова, иллюстрирует уровень исторических представлений самого Шолохова. Речь идет о почетном карауле, где бок о бок стоят три поколения казаков: сражавшиеся на Балканах и на японской войне, сражавшиеся на германской войне и молодые, только что призванные под знамена; упоминаются “„деды"... увешанные золотыми и серебряными крестами... за Ловчу, за Плевну, за Геок-Тепе, за Ляоян и Лидиантунь” (“АРР”, т. 5, стр. 295).

Попытка Шолохова несколько по-школярски изменить заимствуемый текст в неподходящем месте разрывает единый ряд славных боевых дел казаков-“дедов” и “казаков помоложе”: “...у дедов... блистали... за Ловчу и Плевну, к а з а к и п о м о л о ж е... густо увешаны крестами... за лихие атаки под Г е о к - Т е п е, Лидиантунем” (6, XI, 371). Шолохов показывает н е з н а н и е того, что штурм туркменской крепости Геок-Тепе состоялся примерно за четверть века до японской войны, з а т р и с л и ш н и м десятилетия до описываемого Красновым смотра и “казаки помоложе” никак в штурме участвовать не могли. Под Геок-Тепе из казаков хутора Татарского мог оказаться, пожалуй, лишь дед Гришака. История все-таки слабое место Шолохова! Иначе как бы могли появиться дальше в этом же фрагменте слова:

“Вы видите представителей трех поколений. Эти люди сражались на Балканах, в Я п о н и и (!!!), Австро-Венгрии и Пруссии” (6, XI, 371).

Можно строить самые различные предположения о том, что имел в виду Шолохов, когда писал о казаках, сражавшихся в Японии, знал ли он о существовании Маньчжурии, о том, где именно проходили боевые действия “Японской войны”, но для нас важно другое. При чтении всех этих отрывков возникает стойкое ощущение, с одной стороны, небрежного отношения к тексту первоисточника отсутствия представлений о событиях, которые просто п е р е п и с а н ы из чужого текста путем механического слияния и разделения заимствуемых эпизодов, а с другой стороны, впечатление явной отчужденности, удаленности М. А. Шолохова и от самих описываемых им донских событий, и от всей этой казачьей жизни “Тихого Дона”.

В “Тихом Доне” мы встречаем у Шолохова произвольные перестановки не только заимствуемых слов и словосочетаний, ио и целых фрагментов текста. Наглядный пример искажения Шолоховым событий на Дону дает глава 11 шестой части, в текст которой вставлены эпизоды из воспоминаний Краснова, связанные с приездом на Дон передовой (капитан Бонд, ноябрь 1918 года), а затем и основной (генерал Пуль и капитан Фуке, декабрь—январь) союзнических миссий Антанты. В журнальном и книжном изданиях “Тихого Дона” варианты использования заимствуемого текста различны.

Начнем со структуры журнального, наиболее раннего, варианта текста. Глава 10 рассказывает об ожесточенных боях с Красной Армией и последующем истощении сил казаков. Подробно описывается кровопролитный бой 16 декабря ст. ст. и отъезд с фронта Григория на другой день после боя. Следующая глава 11 (в ж у р н а л ь н о м в а р и а н те) начинается фразой: “А н е д е л ю с п у с т я... развал фронта”, после которой в тексте главы встречаются заимствования (миссия генерала Пуля в конце декабря 1918 года) сначала из главы XVIII “Всевеликого Войска...”, потом из главы XX и, наконец, из главы XIX. Хронологически вставные эпизоды не нарушают последовательности событий: развал фронта наступил под Рождество, а союзники прибыли позже — 28 декабря.

Однако в последующих изданиях Шолохов д о б а в л я е т большой отрывок с рассказом о н о я б р ь с к о й миссии союзников (капитан Бонд, 24—25 ноября ст. ст.) из главы XV красновских мемуаров, вставляет его в самое начало главы 11 хронологически между 16 декабря ст. ст. и описанием начала развала фронта на Рождество. Не замечая последствий такой операции, он тем самым р а з р ы в а е т с м ы с л о в о е е д и н с т в о т е к с та! Слова “а неделю спустя”повисают в воздухе, становятся бессмысленными. Ведь “через неделю” оказывается в д а н н о м с л у ч а е — 2 декабря, а не 25-го, как было в действительности! Механический принцип соединения художественных и заимствованных фрагментов в этом эпизоде получает самое наглядное подтверждение. Непрерывная нить авторской мысли, соединяющая судьбы любимых его героев в цельную ткань романа-эпопеи, внезапно оказывается разорванной неуместным использованием чужого произведения, да так, что оборванное разрозненными кусками торчит наружу. Вместе с тем налицо нарушение единого хронологического ряда. Хронологическая и смысловая, логическая аномалия возникает в местах соединения художественного текста с заимствованным, вставным материалом.

Еще три заимствованных эпизода введены в главу 14 “Тихого Дона”. Первый, переговоры Краснова с Фоминым (глава XVIII воспоминаний Краснова), —начало января 1919 года, третий — приезд Краснова с союзниками 6 января в Каргинскую (из главы XIX). А между ними вставлен фрагмент смотра Гундоровского полка под слободой Бутурлиновкой атаманом вместе с первой союзнической миссией, имевшего место в н о я б р е 1918 года. Помещая красновский эпизод хронологически в н а ч а л о я н в а р я, между 2 и 6 числами, Шолохов фактически привязывает его не к первой, а ко второй союзнической миссии. Но для непосвященного читателя нарушение хронологии остается незаметным вплоть до сегодняшнего дня!

Чужеродность красновских эпизодов основному тексту романа обнаруживается при анализе хронологии событий зимы 1918/19 года.

Глава 10: ожесточенный бой 16 декабря (ст. ст.), в котором участвует Григорий Мелехов, отход полка 18 декабря (ст. ст.) и последующий отъезд Григория домой.

Глава 11: наступивший “неделю спустя” (25 декабря ст. ст.) развал фронта. Оба события и их датировка достоверны^[4] .

Дальше следует описание бунта 28-го Вешенского полка. В Вешенскую полк пришел с фронта 1 января ст. ст. Три события в тексте, тесно связанные с приходом в станицу полка, датированы неверно.

Первое — отъезд из Вешенской генерала Иванова: “Командующий Северным фронтом генерал-майор Иванов за четыре дня до этого вместе с... спешно эвакуировались в станицу Каргинскую” (6, XI, 370). Сам отъезд командующего в Каргинскую достоверен, но имел место в ночь с 3 на 4 января ст. ст.— ч е р е з д в а с п о л о в и н о й д н я после прихода полка в станицу! И был, конечно, вызван присутствием в станице бунтующего полка^[5] .

Второе — приезд адъютанта Иванова 22 (декабря — с издания 1953 года): “Но 22-го из Каргинской в Вешенскую приехал адъютант Иванова” (там же). Н е в е р н а я д а т а! 22 д е к а б р я , до распада фронта, генерал е щ е не уезжал из Вешенской, а 17 я н в а р я ст. ст. в Вешенскую пришли красные!

Третье — красные части у Шолохова шли следом за Вешенским полком: “Следом за ним, верстах в тридцати шли части Инзенской дивизии. Красная разведка в этот день... уже на хуторе Дубровка” (там же).

Это сообщение противоречит всей картине событий на Верхнем Дону. Довольно. длительное время после ухода казачьих полков с фронта красные части не решались вступить на территорию Войска Донского и лишь 14 января ст. ст. командарм-8 М. Н. Тухачевский приказал занять станицу Казанскую, что и было выполнено Богучарским полком 17 января ст. ст.^[6] . Дальше в тексте упоминается пауза между бунтом Вешенского полка и приходом красных: “н а н е д е л ю” установилось затишье. Таким образом, следование к р а с н ы х ч а с т е й с р а з у в с л е д з а к а з а ч ь и м и противоречит и реальному ходу событий, и описанию этих же самых событий в “Тихом Доне” в других главах.

Большой запутанный узел в главе 14 связан с тремя эпизодами, заимствованными у Краснова. Упоминаемый здесь приход карательного отряда чеченцев в Каргинскую “в ночь на 4 января” в действительности имел место в ночь на 18 января ст, ст.^[7] .

Далее, н о я б р ь с к и й смотр Гундоровского полка (из воспоминаний Краснова) с грубейшим нарушением достоверности ставится Шолоховым в п е р в ы е д н и я н в а р я, когда полк вел ожесточенные бои в районе Еланского колена, на совершенно другом участке фронта. И этот факт я н в а р с к и х боев гундоровцев в совсем иных местах у п о м я н у т в т е к с т е “Т и х о г о Д о н а”. Во время недельного затишья перед приходом красных братья Мелеховы слушают далекую канонаду: “...где-то, не ближе Усть-Хоперской, немо гудели орудия. “Г е н е р а л Г у с е л ь щ и к о в т а м с г у н д о р о в ц а м и”,— говорил Петро” (6, XVII, 381-382).

И наконец, неверно упоминание боя с частями Красной Армии в Каргинской на следующий же день после отъезда атамана Краснова из станицы 7 января ст. ст. В действительности части Инзенской дивизии, кстати, правильно названные в главах 15—17, вступили 17 января ст. ст. в Вешенскую, а 24 января ст. ст. — в Каргинскую. Таким образом, мы наблюдаем удивительную картину полного распада хронологии той части текста, где красновские эпизоды соединяются с основным текстом “Тихого Дона”!

Шолохов ошибается не только в фактах и событиях, он искажает самый их дух и смысл. Проследим в эпизоде встречи миссии Бонда в Новочеркасске за изображением приема в атаманском дворце так, как он описан у Краснова и Шолохова, чтобы увидеть, что же именно Шолохов добавил от с е б я, какими красками он рисует “р о д н о е” е м у к а з а ч е с т в о.

П. Н. КРАСНОВ “ТИХИЙ ДОН” (т. 5, стр. 273, 274) (6, XI, 369, 370)

Едва только переводчик кончил перево- Переводчик перевел, и Краснов... крик-дить... Атаман... отчетливо сказал: “За нул сорвавшимся голосом: “Завеликую, великую, единую и неделимую Россию! единую и неделимую Россию! Ура!”... Ура!”...

 

Все м г н о в е н н о встали и застыли в Все поднялись, осушая бокалы.

м о л и т в е н н ы х п о з а х.

 

Архиепископ Гермоген плакал г о р ь- По лицу седого архиепископа Гермогена к и м и с л е з а м и и слезы лились текли обильные слезы. по его серебристой седой бороде.

 

Все были г л у б о к о р а с т р о г а н ы Кто-то из сановных гостей от полноты

охватившими вдруг воспоминаниями чувств, по-простецки рыдал, уткнув

прошлого и т я ж е л ы м и д у м а м и бороду в салфетку, измазанную

о н а с т о я щ е м... раздавленной зернистой икрой...

 

Капитан Бонд, в з в о л н о в а н н ы й “Как это прекрасно...” — восторгался завеем увиденным, несколько раз повто- хмелевший капитан Бонд. рил: “Как это хорошо...”

 

Эта импровизация на тему красновского текста говорит сама за себя. На фоне трагичных, проникнутых болью и тревогой за судьбу казачества и России воспоминаний Краснова строки романа звучат издевкой: Не только искажается достоверно описываемая Красновым встреча союзников, но в заимствованном отрывке она намеренно представлена п ь я н ы м с б о р и щ е м ш у т о в.

А ведь перед нами одна из кульминационных точек трагедии, разыгравшейся на полях России. Исчерпаны почти все возможности продолжения успешной борьбы. И упования собравшихся, их последняя надежда — на помощь союзников, с которыми бок о бок сражалась Россия в годы кровавой мировой войны. Не только их собственная жизнь, но судьба родины, разоренной и распятой, может быть, решается в описываемый момент — и как легко и цинично обращает Шолохов трагедию в пошлый анекдот! “Захмелевший”, “осушая бокалы” — еще не раз мы встретимся на страницах “Тихого Дона” с э т и м т в о р ч е с к и м в к л а д о м Ш о л о х о в а.

Этот эпизод говорит не просто о тенденциозной обработке чужого свидетельства. Важно вчитаться в исходный, красновский текст, чтобы увидеть, насколько автором вносимых изменений не воспринимается трагичность событий. Его дополнения — это реакция дикаря на чуждое его пониманию явление.

Здесь проявляется социальная психология Шолохова, накладывающая зримый отпечаток на его литературные возможности. Возможности эти явно ограничены первоначальной социальной средой, нехваткой законченного гимназического образования, личными чертами характера и формирующегося мировосприятия. В этих эпизодах п е р е д н а м и п о я в л я е т с я Ш о л о х о в “Донских рассказов”.

В одном ряду с рассмотренной выше цепью искажений донских событий, да и самой казачьей жизни и ее ценностей, находится шолоховская ремарка к подвигу донского казака Козьмы Крючкова. Дополнительная по отношению к главе 8, где описан подвиг казака — первого георгиевского кавалера войны 1914 года Козьмы Крючкова, небольшая по объему глава 9 третьей части содержит “факты”, оскорбительные для героя казака (а в действительности — просто злую клевету); “...слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петербурга и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры... а он вначале порол их тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о “подвиге”... сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести” (3, IX, 124).

Какая неблагодарность по отношению к рядовому казаку, в минуту опасности для родины проявившему подлинную отвагу. Эти шолоховские слова даже нельзя соотнести с тем образом, который нарисован в предыдущей, 8-й главе.

Когда станицы Усть-Медведицкого округа подняли восстание против насилий и красного террора в апреле—мае 1918 года, в первых рядах повстанческой армии был казак Усть-Хоперской станицы Козьма Крючков. “При вторичном взятии Усть-Медведицы отличился герой последней войны с германцами казак станицы Усть-Хоперской Козьма Крючков, снявший пост красных в шесть человек” (“Донская волна”, 1918, № 20, стр. 10).

Полтора года гражданской войны К. Крючков сражался в рядах Усть-Хоперского полка .Донской армии. На берегах Дона, защищая родную землю от наступавших частей Красной Армии, он и погиб. Уже в эмиграции знавшие его друзья писали, что осенью 1919 года сотник Крючков во главе караула казаков самовольно, без приказа пытался выбить красных (взвод пехоты с пулеметом) с противоположного берега под станицей Островской. Красные подпустили поближе и перебили всех из пулемета (см. “Казачий путь”, 1926, № 90).

Слова “врал без зазрения совести”, порочащие казака, героя Второй отечественной войны (как в те годы называли войну с Германией), остаются полностью на совести Шолохова, характеризуют его равнодушие к казачеству и к его борьбе за свое существование. А сама глава представляется явно чужеродной соавторской вставкой.

Проблема совмещения заимствований с основным текстом

Много важной и неожиданной информации о тексте романа дают нам главы, завершающие сюжетную линию большевика Бунчука и приуроченные к апрелю— маю 1918 года. Эта линия, вообще очень неровная, несет на себе следы многих переделок и изменений. Разнородность текста постепенно нарастает, и особый интерес здесь представляет хронология упоминаемых в тексте событий. На протяжении немногих страниц в тексте одновременно встречаются и существенные ошибки в датировке событий, и скачки календарного стиля (со старого на новый и обратно), и, самое важное, р а с х о ж д е н и е х р о н о л о г и ч е с к и х р я д о в, когда одно и то же событие в разных сюжетных ответвлениях д а т и р у е т с я п о - р а з н о м у.

Начинается этот слой текста со слов о проведении в Ростове областного съезда Советов. Первое его упоминание встречается в главе 20: “В конце марта в Ростов начали прибывать теснимые гайдамаками и немцами украинские красногвардейские отряды. В это время Донской ревком... готовился к областному съезду советов” ⁸ (5, XX, 293, 294).

Вторично съезд упоминается в главе, в которой рассказывается о последних днях Бунчука в Ростове. В эти “а п р е л ь с к и е” дни под Ростовом в бою с подступившими к городу восставшими казаками (24 апреля) погибает Анна, а Бунчук 1 мая покидает город с подтелковской экспедицией, взяв при этом “29 апреля из казначейства... десять миллионов рублей золотом и николаевскими”. “По зимовникам бродил Попов, грозя оттуда Новочеркасску. Начавшийся вконце апреля в Ростове областной съезд советов неоднократно прерывался, так как в о с с т а в ш и е ч е р к а с с ц ы подходили к Ростову и занимали предместья” (5, XXVI, 310).

В этих немногих строках оказались перемешанными правильные и ошибочные сведения, нарушена хронология. Схематично развитие событий в тексте можно представить следующим образом: бой с казаками на окраине Ростова (24 апреля н. ст.), в котором гибнут Максимка Грязнов и Анна; после боя Бунчук приглашен (29 апреля н. ст.) в экспедицию и вместе с Подтелковым покидает Ростов (1 мая н, ст.). В то же время: п о з и м о в н и к а м бродил П о п о в, грозя Новочеркасску; восставшие ч е р к а с с ц ы подходили к Ростову; начавшийся в конце апреля в Ростове о б л а с т н о й с ъ е з д С о в е т о в неоднократно прерывался.

Дата проведения областного съезда Советов (в конце апреля) неверна, но в цитированной главе 20 указана другая, п р а в и л ь н а я, дата (в конце марта).

Съезд действительно проходил с 27 марта по 1 апреля ст. ст. В первых изданиях “Тихого Дона” имелся еще один фрагмент, где дата съезда упоминалась правильно. В бой с казаками, окончившийся смертью Анны, Подтелков ведет отряд, п р е р в а в з а с е д а н и е и с п о л к о м а (исполкома, а не съезда! — хотя М. А. Шолохов, видимо, особых различий не видит), уже после областного съезда, на котором исполком и был избран: “Под вечер, когда Подтелков, прервав заседание Донского исполкома, наскоро сколотил отряд и повел его в контрнаступление против подступавших к городу новочеркасских казаков...” (“Тихий Дон”, ГИЗ, 1931, кн. 2, стр. 370). Составленная выше схема событий органично дополняется “журнальным” фрагментом: 1) восставшие черкассцы подходили к Ростову; 2) начавшийся областной съезд Советов неоднократно прерывался; 3) Подтелков, прервав заседание Донского исполкома, сколотил отряд и повел его против подступивших к городу новочеркасских казаков.

Оценим достоверность исследуемого текста. Правильно упомянуты отряды восставших казаков. Они состояли именно из казаков низовских станиц вокруг Новочеркасска. Первый приступ их плохо вооруженных отрядов привел ко временному освобождению Новочеркасска 1 апреля ст. ст., но позднее под напором красной гвардии (кстати, вооруженной в основном казачьим войсковым вооружением, брошенным или проданным фронтовиками сразу после возвращения с фронта) казаки вынуждены были из-за нехватки оружия оставить город. Получив помощь от отряда походного атамана Попова, пришедшего всередине апреля из Степного похода (из района Зимовников!) под Новочеркасск, в станицу Константиновскую, казаки совместными действиями 22 апреля ст. ст. вторично освободили областную столицу Новочеркасск от красных.

Итак, в главе 26 отражены реальные исторические события. Это и упоминание черкассцев, действительно в начале апреля подходивших к Ростову; и отряд походного атамана Попова, воевавший в конце марта где-то на левобережье в районе Зимовников; и проведение в конце марта же областного съезда Советов. Но, так же как и в случае с “петлюровцами под Старобельском”, эпизод н е в е р н о д а т и р о в а н и расположен в тексте н е н а с в о е м м е с т е!

Достоверный отрывок с генералом Поповым стоит в тексте перед обширными фрагментами, в создании которых Шолохов активно использовал заимствования из книги А. А. Френкеля “Орлы революции”. Начало френкелевских эпизодов отмечено датами 29 апреля и 1 мая по н о в о м у с т и л ю, а к этому времени, давно покинув Зимовники, отряд Попова стоял уже в станице Заплавской, готовясь к повторному штурму Новочеркасска.

Следующий вопрос относится к хронологии и композиции последних десяти глав пятой части. Соединение их тем способом, который мы встречаем в тексте, отражает формальную последовательность дат без учета старого или нового стиля. Действительно, описанные в главах 21—24 события в Верхне-Донском округе (на хуторе Татарском) происходят в период с 17 по 22 апреля (старого стиля! — 21-го, с т р а с т н а я с у б б о т а, объявлена мобилизация на Подтелкова). А смерть Анны в Ростове в бою (глава 25) происходит 24 апреля, после чего 1 мая Бунчук уезжает из Ростова вместе с экспедицией Подтелкова.

Казалось бы, принципы композиции соблюдены. Но 24 апреля и 1 мая — это даты по новому стилю, никаких сомнений в этом быть не может. Добровольческая бригада Дроздовского подошла к Ростову 22 апреля ст. ст. а окончательно город был освобожден от большевиков 25 апреля ст. ст. В тексте сложилась абсурдная ситуация: казаки (глава 24) по тревоге выступают в поход на поимку подтелковцев, а те еще только собираются (глава 25) выступать из Ростова на север!

Итак, обнаруживается важная закономерность. При заимствовании Шолохов в с е д а т ы книги “Орлы революции” перенес в текст “Тихого Дона” б е з к а к и х - л и б о и з м е н е н и й и дал их, разрушая единую хронологию, п о н о в о м у с т и л ю. Даты же основного текста (все!), например, события Верхне-Донского восстания 1918 года (главы 21—24), даны п о с т а р о м у с т и л ю.

Но важнейший факт, настоящее открытие, лежит глубже. Мы обнаружили, что в разных по генезису частях текста, заимствованной и основной, различна датировка о д н и х и т е х же событий, она н е с о в п а д а е т даже после приведения в тексте всех дат к одному стилю. События эти — движение Подтелкова в северные округа, где его отряд был взят в плен, а подтелковцы судимы и затем казнены,— одни из важнейших. В согласии с данными Френкеля, Подтелков в главе 26 покидает эшелон и начинает пеший поход на ш е с т о й д е н ь путешествия, то есть 6 мая (23 апреля ст. ст.): “... 1 мая... экспедиция тронулась по направлению на Каменскую. Экспедиция пять дней пробивалась по направлению на Миллерово. На шестой утром... — Давайте... пойдем походным порядком” (5, XXVI, 310). После этого, то есть после 5 мая н. ст./22 апреля ст. ст.: “Несколько дней экспедиция шла в глубь Донецкого округа” (5, XXVII, 312).

Приказ же о мобилизации на Подтелкова приходит на хутор Татарский в страстную субботу”, то есть 21 апреля ст. ст.! (5, XXIV, 307)

Дата 21 апреля не стоит изолированно в тексте, ей предшествуют многочисленные даты событий, составляющие единый хронологический ряд. При этом очень показательно использование внутренней хронологии, когда события датируются либо относительно какого-нибудь другого события, либо относительно православного праздника.

Проверим этот ряд по независимым источникам. О событиях весны 1918 года на Верхнем Дону подробно рассказал А. Кожин в журнале “Донская волна”^[9]. Кратко суть событий можно свести к следующему. Окружной станичный съезд упразднил советскую власть и выбрал к вечеру 20 апреля окружного атамана генерала Алферова. Захваченные 19 апреля ст. ст. в плен красногвардейцы из тираспольского отряда (упоминаемого в романе) 21 апреля отправлены на станцию Морозовская через слободу Чистяково, где крестьяне разоружили конвоировавших казаков и освободили пленных. Лишь после грозного предупреждения окружного атамана Алферова пленные были вновь взяты под стражу. Подтелков двинулся к слободе Чистяково. Алферов приказал близлежащим станицам выслать отряды к слободе Чистяково...

Вот в этот-то краткий отрезок времени (освобождения иногородними пленных красногвардейцев) Подтелков, по словам А. Кожина, и оставил железную дорогу и кинулся напрямую к слободе Чистякове в надежде найти среди неказачьего населения себе поддержку. А окружной атаман в ответ отдал приказ о поимке и задержании Подтелкова и его отряда. Выходит, что рассмотренная нами хронология вместе с датой мобилизации на Подтелкова (21 апреля) вполне достоверна. Но при этом она н е с о в п а д а е т с датой начала движения подтелковского отряда у Френкеля (и, соответственно, с датой заимствованного фрагмента главы 26) — 6 мая/23 апреля (5, XXVI, 310). В принципе для нас даже несущественно, какая именно дата точная. Важнее то, что Шолохов, не подозревая разночтения, ввел в текст д в е р а з л и ч н ы е д а т и р о в к и одного и того же события.

Не совпадают в этой сюжетной линии и даты последующих событий основной и заимствованной частей текста. В основной части арест Подтелкова происходит на Пасху (1918 год, 22 апреля ст. ст.):

— С в я т а я П а с х а — а мы будем кровь лить?..

— Кум, Данило! Кум! Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — слышался звучный чмок поцелуя...

Рядом другой разговор: „Нам и р а з г о в е т ь с я не пришлось..."” (5, XXVIII, 316),— то есть на следующий день после приказа окружного атамана о. мобилизации! Казнь членов отряда происходит назавтра после ареста, утром второго дня Пасхи (23 апреля ст. ст.), и именно к этому времени, через сутки после выезда с хутора, к месту казни прибывает отряд казаков с хутора Татарского. Как видим, события в обоих сюжетных рядах составляют единую систему жестко синхронизованных между собой эпизодов. Введенные же Шолоховым даты суда (27 апреля/10 мая) и казни (28 апреля ст. ст.) подтелковцев взяты прямо из приложения к книге Френкеля и резко расходятся с внутренней хронологией событий.

Подведем некоторые итоги. Анализ глав 25—31 пятой части “Тихого Дона” позволяет надежно установить, что:

эпизоды разных сюжетных линий имеют, как правило, внутреннюю датировку описываемых событий;

одной из опорных точек хронологии служит православная Пасха;

хронологические ряды разных сюжетных линий четко соотнесены и синхронизованы между собой.

Мы не знаем причины одновременного хронологического смещения даты ареста и казни подтелковцев в разных сюжетных линиях, перенесения ее на Пасху. Можно лишь сказать, что оно возникло не случайно, а по хорошо рассчитанному замыслу автора. Введенные же в текст заимствования из книги Френкеля полностью выпадают из общего хронологического ряда событий и грубо нарушают композицию и связность всего текста.

С двойной датировкой событий при сопряжении заимствований из книги Френкеля мы сталкиваемся еще в одном эпизоде пятой части “Тихого Дона” (главы 4—6) — приезде на Дон революционера Бунчука для подготовки переворота. Этот эпизод окаймлен вставками (главы 3, 7) из книги Френкеля, где указаны хронологические рамки событий. Даты н а ч а л а и к о н ц а боев за Ростов названы соответственно 27 ноября и 2 декабря 1917 года (глава 3). В главе 7 эта датировка подтверждается указанием длительности проходивших с 27 ноября по 2 декабря боев (шесть дней). “27 ноября Каледин уже был в состоянии оперировать стойкими добровольческими отрядами... 2 декабря Ростов был с бою занят добровольческими частями” (5, III, 248). “Шесть дней под Ростовом и в самом Ростове шли бои” (5, VII, 256).

Однако в основном тексте, где бои за Ростов описываются п о д р о б н о, указана иная дата начала боев — 25 ноября: “25 ноября в полдень к Ростову были стянуты из Новочеркасска войска Каледина. Началось наступление... по обе стороны насыпи шли жидкие цепи офицерского алексеевского отряда” (5, VI, 253).

Эта дата находит подтверждение в отрывке, вставленном в главе 7, где расстрел пленных офицеров-добровольцев происходит 26 ноября: “Перед вечером 26 ноября Бунчук... увидел, как двое красногвардейцев пристреливают офицера, взятого в плен” (5, VII, 256).

Таким образом, есть все основания говорить о двух различных хронологиях одного и того же эпизода, а следовательно, и двух различных исходных текстах, м е х а н и ч е с к и объединенных в рассмотренных выше главах “Тихого Дона”.

Обратимся к еще одному случаю заимствований, когда все даты в исходном тексте даны по новому стилю. В седьмой части романа событий с точно указанной датой не так уж много. Из них три группы событий: июльско-августовские бои Донской армии, мамонтовский рейд на Москву и осеннее наступление 9-й красной армии на Дон,— взяты из книги Н. Е. Какурина “Как сражалась революция”.

Проверка и анализ использования всех упоминаемых в седьмой части “Тихого Дона” дат приводит к следующим важным выводам. Все даты основного текста романа (осенние бои на подступах к Дону и на его берегах, общее отступление в декабре 1919 года) даны по старому стилю — так же как в основном тексте пятой и шестой частей “Тихого Дона”. В какуринских фрагментах все даты даны по новому стилю, хотя и описывают действия не Красной Армии, а Донской. Датировка всех заимствованных эпизодов с о в п а д а е т с д а т а м и и с т о ч н и к а без каких-либо изменений или согласований с остальным текстом, без объяснений или сносок.

В связи с таким построением текста седьмой части в хронологическом ряду событий возникает очень показательный разрыв. В главе 23 последовательно описаны два события — выход красных частей на левый берег Дона между станицами Казанской и Усть-Медведицкой и последующее контрнаступление Донской армии. Присутствие красных на левом берегу определено: “с 17 сентября...” и “д о к о н ц а с е н т я б р я”. Далее упоминается о начавшихся “в п е р в ы х ч и с л а х о к т я б р я” боях на левом берегу Дона. Чтобы понять, о чем идет речь, обратимся к сводкам "боев Донской армии, печатавшимся в “Донских ведомостях”. Сводка за 18 сентября/1 октября: “Ф р о н т о т у с т ь я Х о п р а д о с т а н и ц ы К а з а н с к о й” подтверждает дату выхода красных частей к Дону в основной части текста. Сводка от 4 октября/17 октября дает обзор военных действий и позволяет реконструировать события предшествующих дней. Замысел командования Донской армии состоял в том, чтобы быстрым отходом донских корпусов заманить части 9-й красной армии к Дону и, обеспечивая оборону по фронту мобилизованными второочередными частями, силами освободившихся корпусов обрушиться на фланги красных (классический казачий тактический прием — вентерь).

Фланговое наступление Донской армии началось практически одновременно с выходом красных частей на левый берег форсированием Дона в районе города Павловска. В ходе двухнедельных боев 9-я армия была разбита и начала отступление с Дона на Поворино — Новохоперск. Именно эти самые дни — дни ожесточенных боев на флангах — и имеют в виду как сводка Донской армии: “К р а с н ы е н а л е в о м б е р е г у Д о н а с 20 с е н т я б р я п о 1 о к т я б р я”,—так и Н. Е. Какурин в своей книге, говоря о завязавшихся “в первых числах октября” боях (окончившихся разгромом 14 октября н. ст. 14-й стрелковой дивизии красных и отходом 9-й армии от Дона). Только сводка дает даты по старому стилю, а Какурин те же самые даты — по новому!

В заключение необходимо еще показать, что дата 18 сентября в основной части текста дана по старому стилю. Для этого достаточно обратиться к сводке от5/18 сентября: “Б о и в н и ж н е м т е ч е н и и Х о п р а. П р о т и в н и к о т б р о ш е н н а л е в ы й б е р е г Х о п р а к о р п у с о м К о н о в а л о в а”. Ясно, что 18 сентября по новому стилю бои с наступавшими красными частями шли еще на Хопре, о боях на левом берегу Дона не было речи.

Итак, отрезки времени, обозначенные в шолоховском тексте как “д о к о н ц а с е н т я б р я” и “в п е р в ы х ч и с л а х о к т я б р я”, относятся к одному и тому же событию — боям на левом берегу Дона,— имевшему место в к о н ц е с е н т я б р я п о с т а р о м у с т и л ю и в п е р в ы х ч и с л а х о к т я б р я — по новому! Одно и то же событие н а о д н о й и т о й же 595 странице д а т и р у е т с я по-разному.

Нигде в тексте М. А. Шолохов н е о г о в а р и в а е т, по какому стилю даются даты. Заметим, что Шолохов проживал в непосредственной близости от мест боев, с которыми связана ошибка в датировке, фактически он был их очевидцем. И тем не менее в датировке событий он запутался. Многозначительный факт, причем уже далеко не первый, если вспомнить, какой хаос в достоверности повествования создал Шолохов при включении в текст “Тихого Дона” красновских фрагментов (о чем подробно говорилось выше). Перед нами встает удивительное противоречие: человек, задавшийся целью изобразить казачество на войне мировой и гражданской (и предъявивший для публикации замечательные тексты во исполнение заявленного), не смог описать без хронологических ошибок д а ж е с о б ы т и я, о ч е в и д ц е м к о т о р ы х б ы л!

Подведем некоторые итоги изучения того, как хронология основного текста “Тихого Дона” сопрягается Шолоховым с хронологией вставляемых им заимствованных фрагментов. Во всех рассмотренных нами случаях одна из дат относится ко вставному фрагменту и перенесена в текст непосредственно из источника заимствования. Другая дата того же самого события относится к основному (“художественному”) тексту романа. В двух случаях вставная дата дана по новому стилю, в одном — по старому. При этом в тексте отсутствуют какие-либо дополнительные пояснения, какому стилю соответствуют эти даты. Если в седьмой части после приведения к одному стилю даты совпадают, то в пятой это не помогает — датировка событий принципиально различна и расходится на несколько дней!

Первый вывод — о гетерогенности текста “Тихого Дона”, о существовании в тексте принципиально различных пластов, слоев. И второй, наиболее важный,— расхождение дат прямо указывает на характер соединения разных по происхождению эпизодов. Эпизоды основного художественного текста, тщательно отделанные, неразрывно связанные между собой, как выявило наше исследование, имеют и единую хронологию. Она лишена внутренних противоречий, несоответствий реальным событиям тех лет; неразрывно связана с основной фабулой романа и являет собой сплав точных знаний и представлений автора. “Тихий Дон”, точнее художественная его часть, в полном смысле слова является и с т о р и ч е с к о й х р о н и к о й.

Неорганичное, механическое соединение вставных эпизодов, созданных на основе минимально переработанных фрагментов ряда опубликованных в 20-е годы книг, с основной частью текста позволяет сделать вывод о том, что вставные и художественные эпизоды СОЗДАВАЛИСЬ РАЗНЫМИ ЛИЦАМИ.

АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ В “ТИХОМ ДОНЕ”

Особый, очень интересный предмет исследования представляют примечания и комментарии к тексту, публиковавшиеся в разное время в различных редакциях романа. Эти короткие ремарки и замечания дают возможность взглянуть на личность Шолохова еще с одной, нетрадиционной стороны.

Несколько слов о примечаниях в целом. От издания к изданию менялся состав примечаний, их количество и объекты комментирования. Так, авторские примечания к изданию 1941 года, числом около сотни, значительно отличаются по составу от примечаний к изданию “Тихого Дона” 1953 года. В издании 1941 года основная часть примечаний относится либо к военной терминологии, либо к названиям учреждений, партий, журналов, дает краткие биографические сведения о встречающихся в тексте реальных исторических лицах, вызывая зачастую недоумение — рассказывая о том, что и так было хорошо известно читателю. Например, слово “диспозиция” за полвека до “Тихого Дона” не требовало пояснений в “Войне и мире” Л. Н. Толстого. Или “стольный град” — словосочетание, известное еще из былин Киевской Руси, причем содержание комментария: “стольный город (!), столица”,— озадачивает читателя. Вместо подобной тавтологии следовало просто написать подразумеваемое в тексте название — Новочеркасск! Такой характер комментариев напоминает школьный учебник и рассчитан скорее на начинающих учеников. Современникам вряд ли имело смысл разъяснять, кем были Асмолов и Путилов, Арцыбашев и Вересаев, Алиса и великий князь Николай Николаевич, Булавин и Тарас Бульба (!), Давид и Голиаф, Родзянко и Дутов. Точно так же как им были хорошо знакомы названия журналов: “Русское богатство” или “Нива”,— партий: “народной свободы” (к. д.) или эсдеков.

“Выборный начальник всех степеней...”

Характер примечаний тенденциозен, резко выделяясь и содержанием и лексикой на фоне комментируемого текста романа. В качестве примера можно привести одно из них: “С л о в е с н о с т ь — в царской армии так называлась зубрежка, которой самодержавие, опираясь на угрозы и религию, добивалось беспрекословного служения „богу, царю и отечеству"” (3, II, 104).

Широта спектра комментируемого — от мельчайших деталей казачьего быта до библейских сюжетов и сведений из сокровищниц мировой литературы (как древней, так и современной, начала века) — указывает на энциклопедические познания автора. Между тем само содержание комментариев-примечаний (изд. 1941 года) не только делает их в большинстве случаев неуместными, но подчас показывает непонимание комментируемого текста.

Интересно отметить обратный случай: в самом начале романа в примечании читаем: “А т а м а н —...в ы б о р н ы й начальник всех степеней... С окончательной утратой самостоятельности донского казачества... фактически казачьими войсками управляли н а к а з н ы е (т. е. назначенные) атаманы” (1, VI, 17).

В сноске прямо противопоставлены выборные и наказные атаманы. Это противоречит практике бездумного использования выражения, заимствованного у Антонова-Овсеенко,— “выборный наказной атаман”. Наказные атаманы, то есть назначенные правительством, существовали на Дону со времен Петра I до июня 1917 года. Каледин стал первым после долгого перерыва выборным атаманом. Он, а позже генералы Назаров, Краснов и Богаевский были избраны Войсковым Кругом. Было бы логичнее в контексте описываемых событий назвать в сноске первых четырех выборных атаманов и подробнее объяснить исторический смысл и сущность функционирования восстановленных выборных структур, а не переписывать общеизвестные сведения из энциклопедии.

Несмотря на разъяснение значения терминов “выборный” и “наказной” в соответствующем примечании, все четверо генералов в тексте называются М. А. Шолоховым либо как “в ы б о р н ы й н а к а з н о й атаман”, либо просто как “н а к а з н о й атаман”. Употребляя неправильный термин по отношению ко всем ч е т ы р е м в ы б о р н ы м атаманам, М. А. Шолохов обнаруживает плохое знание событий недавней донской истории, а заодно игнорирует слова собственного же примечания!

Большинство комментариев к тексту “Тихого Дона” почерпнуто из 1-го издания Большой Советской Энциклопедии. Например:

БСЭ (т. 14, стр. 710) “ТИХИЙ ДОН” (1, V, 16) (лейб)-гвардия: отборные войсковые ча- Лейб-гвардия — пользовавшиеся рядом сти, составляющие личную охрану носи- преимуществ войсковые части, состав-теля высшей власти в государстве. лявшие личную охрану носителя высшей

власти в государстве ( в царской России –

царя).

Прием, использованный в комментировании художественного произведения, “нетрадиционен”, тем более для такого специфического (имеется в виду специфическая территория Донской области с самобытной культурой, организацией, языком) произведения, как “Тихий Дон”. Притом что значительная часть диалектных слов и речений оставлена без комментария, на субъективный, в меру понимания контекста, суд читателя, комментируются слова широко известные и представленные в учебниках по истории и литературе.

Наверное, важно подчеркнуть, что лейб-гвардия — это пользующиеся рядом преимуществ войсковые части, несущие охрану государя. Но исходя из контекста романа и исторического участия в описываемых событиях Лейб-гвардии Атаманского и Лейб-гвардии Казачьего полков (в последнем служил отец Григория Мелехова!), чрезвычайно важно (и это кажется естественным) было бы дать историческую справку относительно этих двух казачьих полков и их роли в истории России и казачества.

И наконец, что сразу бросается в глаза (и чем отличается текст комментария от аналогичного в БСЭ), так это политическая тенденциозность и оторванность от внутреннего пафоса и психологии романа. Ставшее кодовым для комментатора выражение “в царской России” вызывает у заинтересованного читателя, вовлеченного в мир героев романа, сильное недоумение и недоверие. А сам стиль заимствования комментариев из энциклопедии и последующего их дополнения вполне укладывается в схему работы Шолохова с источниками.

“Записки врача”

Похожую ситуацию мы встречаем в эпизоде, где описывается беседа Евгения Листницкого по дороге на фронт с попутчиком-врачом: “Ведь вы подумайте, сотник,— обращается тот к Листницкому,— протряслись двести верст в скотских вагонах для того, чтобы слоняться тут без дела, в то время как на том участке, откуда мой лазарет перебросили, два дня шли кровопролитнейшие бои...— Чем объяснить эту несуразицу?..— Безалаберщиной, бестолковщиной, глупостью начальствующего состава, вот чем!.. П о м н и т е В е р е с а е в а “З а п и с к и в р а ч а”? Вот-с! Повторяем в квадрате-с... Проиграем войну... я п о н ц а м п р о и г р а л и и не поумнели” (3, XIV, 139).

Смысл слов собеседника Листницкого хорошо понятен и однозначен — он сравнивает складывающееся в тылу положение с тем, что наблюдал на японской войне В, В. Вересаев: в тылу царят такие же беспорядок и неразбериха, что и в 1905 году! Вересаев описал свои наблюдения в книге, точное название которой — “На войне”, с подзаголовком “Записки”. Книга эта получила в свое время широкую известность, и упоминание ее в романе вполне естественно. Причем название книги сокращено (“Записки врача” — В. В. Вересаев ведь был врачом) и приближено к разговорной речи.

Обратимся теперь к примечанию, которое дано в романе: “Вересаев — псевдоним известного современного писателя Викентия Викентьевича Смидовича... В нашумевших в свое время “З а п и с к а х в р а ч а” Вересаев с величайшей искренностью вскрывал н р а в с т в е н н ы е м у ч е н и я м о л о д о г о в р а ч а и п о к а з ы в а л е г о с о м н е н и я, з а т р у д н е н и я и б е с п о м о щ н о с т ь в р а б о т е” (там же).

Не понимая контекста, в котором упомянута книга Вересаева, не зная ее содержания, М. А. Шолохов дает или допускает чисто формальный — грубо ошибочный — текст примечания, взятый, наверное, из справочного издания. В нем упоминается ранняя книга Вересаева с похожим названием, н е и м е в ш а я н и к а к о г о о т н о ш е н и я ни к фронтовой медицине, ни к содержанию разговора Листницкого с врачом.

“Клиндухи — линейцы”

Другой характерный случай непонимания смысла художественного текста встречается во фронтовом эпизоде 1916 года, когда казак Лиховидов поет старинную казачью песню “Скажи, моя совушка, скажи, Куприяновна”:

“Слухай! Я зараз песню заиграю. Прилетела господня пташка к сове, гутарит...

Вот орел — государь, вот и коршун — майор,

Вот и лунь — есаул, и витютени — уральцы,

А голуби — атаманцы, клиндухи — л и н е й ц ы...” (4, III, 182).

<Клиндух, или клинтух,— дикий голубь (В. Даль)>”.

Примечание к слову “л и н е й ц ы” поясняет, что “линейцы — линейные войска, предназначенные для действия в строю”. Текст сноски, со всей очевидностью, взят из Толкового словаря. Но при этом он относится не к тому значению слова. К о т о р о е и м е е т с я в в и д у в т е к с т е р о м а н а!

Один из лучших знатоков и собирателей казачьих старинных песен, А. М. Листопадов, в отчете о песенной экспедиции на Дон писал, что чуть ли не половина казачьих песен посвящена “линии, линеюшке, проклятой сторонушке” — кавказской пограничной линии по Кубани и Лабе, куда с конца XVIII века были переселены некоторые донские станицы для. несения сторожевой службы. По окончании наполеоновских войн для Войска Донского мирная жизнь не наступила — еще полвека длилась кровавая война с горцами. В предгорьях и ущельях Кавказа полегло столько казаков, что само слово “линия” у старых воинов вызывало содрогание. Собиратель донских песен А. Савельев писал: “„Урядники, н а л и н и ю!" —гремит команда, а простодушные станичники боязливо вздрагивают, о н и н е з н а ю т н и к а к о й д р у г о й л и н и и, к р о м е „Л и н и и, Л и н е ю ш к и, проклятой сторонушки "”^[10] .

Человеку, хоть немного знакомому с историей казачества, знатоку старинных казачьих песен (а в “Тихом Доне” многочисленные казачьи песни органично входят в ткань "романа), н е в о з м о ж н о с п у т а т ь линейные войска и линейцев. Но Шолохов все-таки спутал!

Однако эпизод с “линейцами” свидетельствует не только об исторической безграмотности Шолохова. Важнее и многозначительней другой аспект. Старинные казачьи песни несут важную образную и смысловую нагрузку в изображении жизни казаков, раскрытии их души. В заметках, интервью, разговорах с исследователями своего творчества Шолохов неоднократно говорил, что, создавая “Тихий Дон”, использовал сборники Савельева, Пивоварова и Листопадова как источники казачьих песен. Но в этих сборниках “линия” и “линейцы” встречаются многократно: Савельев подробно рассказывает о тяжелом чувстве, возникавшем у казаков при воспоминании о линии. Листопадов — что в каждой второй казачьей песне говорится о линии, линеюшке.

Выходит, что Шолохов не только плохо знал историю казачества, но и дезинформировал своих собеседников — книги, на которые он у к а з а л как на источник песен “Тихого Дона”, М. А. Шолохов н е ч и т а л. А ведь он и казаком-то себя не считал, в чем откровенно признавался. “Напрасно Вы меня „оказачили",— писал Шолохов М. И. Гриневой в декабре 1933 года.— Я н и к о г д а к а з а к о м н е б ы л. Хотя и родился на Дону, но по происхождению „и н о г о р о д н и й "”^[11] .

Сравнение текстов песен из “Тихого Дона” с текстами Савельева и Листопадова дало не менее удивительные результаты: в указанных книгах большинства песен “Тихого Дона” вообще нет, а те, что имеются, существуют в иной редакции, заметно не совпадающей с приведенной в “Тихом Доне”. Таким образом, объяснение Шолохова насчет источников заимствования народных казачьих песен “Тихого Дона” л о ж н о, а непонимание им значения слов “линия” и “линейцы” со всей очевидностью исключает возможность использования Шолоховым песен из собственного запаса. Если бы Шолохов знал и пел исторические народные казачьи песни, то он никогда бы не спутал линейцев с “войсками, предназначенными для действия в строю”. Шолохов н е з н а л происхождения текстов песен (он н е ч и т а л ни С а в е л ь е в а, ни П и в о в а р о в а, ни Л и с т о п а д о в а)и дал лишь внешне правдоподобное объяснение их происхождения.

Перед нами встает вопрос: кто составлял и проверял примечания, кто ответствен за нелепые и безграмотные ошибки комментариев и примечаний, которыми были снабжены прижизненные издания “Тихого Дона”? Совершенно очевидно, что примечания носят в значительной мере случайный, иллюстративный или тенденциозный характер. В них подчас проглядывает непонимание самого комментируемого текста. Возможны два варианта: либо текст комментариев и примечаний составлен с непосредственным участием Шолохова (и тогда выявленные ошибки и несуразности прямо характеризуют уровень его понятий и представлений), либо комментарии составлены посторонними людьми по поручению издательства, без ведома Шолохова. В любом случае санкционирование Шолоховым многократных публикаций “Тихого Дона” с грубейшими ошибками в примечаниях довольно точно характеризует его образовательный уровень и низкую степень его личной ответственности за историческую и филологическую достоверность комментируемого в романе.

ВЕРХНЕ-ДОНСКОЕ ВОССТАНИЕ НА СТРАНИЦАХ “ТИХОГО ДОНА”

Верхне-Донское восстание 1919 года занимает в “Тихом Доне” особое место как по объему примерно 65 глав — от развала фронта в январе (глава 12 шестой части) вплоть до боев в июне за освобождение станицы Усть-Медведицкой (глава 12 седьмой части),— так и в плане композиции романа, развития, а вернее, завершения основных сюжетных линий. Трагический раскол казачества и междуусобная война последовательно приводят к гибели главных персонажей “Тихого Дона”.

Не менее важное значение, имеют “повстанческие” главы и для текстологии романа. Этот обширный и достоверный материал, детально разработанный и осмысленный автором, вполне может рассматриваться как исторический источник, причем опубликованный в такое время, когда в Советской России никаких общедоступных материалов и сведений о восстании практически не существовало. В плане текстологии все это ставило перед нами двоякую задачу.

Во-первых, требовалось идентифицировать текст, то есть проверить точность в изображении событий и выявить в тексте аномалии и возможные ошибки, чтобы составить заключение о структуре и композиции текста и особенностях работы автора. Для сравнения нами использовались донские повременные издания, прежде всего газета “Донские ведомости” и журнал “Донская волна” за 1918—1919 годы, а также воспоминания командующего повстанческими силами Павла Кудинова, опубликованные в эмиграции в 1931 году, уже после выхода в свет первых частей “Тихого Дона”^[12].

Во-вторых, на материале “повстанческих” глав мы получали уникальную возможность независимой проверки гипотезы об участии “соавтора” в создании “Тихого Дона”. Согласно этой гипотезе, уже сформулированной выше, отдельные фрагменты художественного текста соединялись “соавтором” в единое произведение с помощью заимствований из опубликованных на момент работы и подходящих по содержанию книг. Этот новый слой текста дает возможность еще раз проследить те характерные методы работы, при которых появляются грубые ошибки, анахронизмы, нарушения логики и последовательности в изложении, связанные с соавторским внедрением в текст, неадекватной оценкой первоисточника, наконец, с непосредственным участием в дописывании художественного полотна романа.

Описание событий на Верхнем Дону зимой — весной 1919 года можно уверенно разделить на три периода, каждый из которых имеет в тексте романа свои характерные особенности. Наибольшую художественную цельность и органичность представляет рассказ о приходе Красной Армии на Дон в январе 1919 года и начале террора, расказачивания, что в конце концов вызывает поголовное восстание казаков (главы 12—28 шестой части). Эта часть написана ярко и выразительно, как бы на одном дыхании, с правдивым изображением всех упоминаемых событий и безукоризненной хронологической их последовательностью: бунт 28-го полка и его уход с фронта; приход красных войск, причем с определенной, недельной, задержкой — ведь казаки заключили “мир” с красными, надеясь, что Красная Армия не вступит на донскую землю. Григорий в главе 16 говорит красноармейцу: “Мы ведь сами бросили фронт...” Правильно названы все упоминаемые в тексте полки и дивизии Красной Армии; достоверно изображено вызывающее и настороженное отношение пришельцев к казакам (см. главы 16—18).

Приведем несколько примеров точности и достоверности соответствующих эпизодов в тексте “Тихого Дона”. Вот картина появления первых красноармейцев в курене Мелеховых (январь 1919 года): “Красноармейцы рассаживались не крестясь. Старик наблюдал за ними со страхом и скрытым отвращением. Наконец не выдержал, спросил: — Богу, значит, не молитесь?..— И тебе бы, отец, не советовал! Мы своих богов давно отправили... Бога нет, а дураки верят, молятся вот этим деревяшкам!” (6, XVI, 379).

О том же пишет П. Кудинов: красные “срывали иконы, крича: „Товарищи кадеты, смотрите, мы вашего бога повергли к ногам красного солдата!"” (“Отчизна”, 1991, № 6, стр. 74).

Вспомним еще, как один из красноармейцев требует, чтобы Ильинична сперва сама попробовала подаваемую на стол еду, боясь отравы. Эпизод этот не вымысел автора. А. Венков приводит следующую любопытную выписку из приказа по стрелковой бригаде Красной Армии, отданного перед вступлением в Донскую область: “При занятии казачьих хуторов не пить воды, молока и не есть пищи, не попробованной самими владельцами”^[13].

Описываемое в романе недовольство казаков новой властью, появление ревтрибуналов и начало массовых бессудных казней полностью отражены и в воспоминаниях Кудинова. Особо следует отметить достоверное, как мы увидим ниже, упоминание в художественном тексте “Тихого Дона” совершенно секретной, скрывавшейся вплоть до самых последних лет зверской директивы большевистского руководства о расказачивании. Сравним встречаемые в обоих текстах списки лиц, подлежащих уничтожению в ходе расказачивания. П. Кудинов вспоминает, что в начале восстания на убитом комиссаре Эрлихе повстанцы нашли приказ Реввоенсовета от 12 декабря 1918 года: “Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: все генералы; духовенство; укрывающиеся помещики; штаб- и обер-офицеры; мировые судьи; судебные следователи; жандармы; полицейская стража; вахмистры и урядники царской службы; окружные, станичные и хуторские атаманы” (“Отчизна”, 1991, № 6, стр. 74).

А вот аналогичный список из “Тихого Дона”, составленный следователями ревтрибунала и определявший категории казаков, подлежавших аресту: “По округу наблюдаются волнения...— Необходимо изъять все наиболее враждебное нам... Офицеров, попов, атаманов, жандармов, богатеев — всех, кто активно с нами боролся, давай на список” (6, XXII, 394).

Первые шаги начавшегося восстания совпадают в обоих текстах за исключением даты начала. По Кудинову, первыми поднялись казаки хутора Шумилина. Утром 26 февраля они освободили свой хутор, а днем атаковали и освободили станицу Казанскую. Сформированный там отряд утром 27 февраля атаковал и освободил Вешенскую, откуда часть комиссаров бежала в станицу Еланскую. В “Тихом Доне” в вешенском ревкоме в день восстания Кошевой узнает о бое в Казанской, происшедшем накануне. Среди восставших упоминаются шумилинцы и казанцы (6, XXVII, 402).

Еще два эпизода подтверждаются Кудиновым^[14]: низкая вначале активность правобережных казаков, не испытавших еще во всем объеме красный террор (“В Татарском некоторые особенно осторожные казаки не хотели брать оружия...” — 6, XXX, 407), и обращение еланцев к вешенцам за помощью против обосновавшихся у них комиссаров (6, XXVIII, 406).

Таким образом, сравнительный анализ позволяет отметить историческую достоверность описаний событий, предшествовавших восстанию, точность в воспроизведении самой атмосферы, царившей в казачьих станицах на Верхнем Дону зимой 1919 года.

Начало фрагментации текста

Дальнейшие события восстания в главах с 29 по 56 развиваются по нескольким основным сюжетным линиям. Главная линия — Григория Мелехова. Основная тема — бои с участием Григория в составе повстанческих сил. Линия, сопутствующая ей,— небольшой эпизод (главы 32—34), связанный с последним боем Петра Мелехова и гибелью его вблизи от родного хутора. Противостоящая основной — линия, связанная с судьбой хуторских коммунистов Штокмана, Ивана Алексеевича и Кошевого. Обе линии пересекаются в эпизоде восстания Сердобского полка. Хронологически все события относятся к марту—апрелю 1919 года по ст. ст. и достигают своей кульминации: на пересечении первых двух — гибель Петра Мелехова, а на пересечении первой и третьей — гибель хуторских коммунистов и их исчезновение (кроме Кошевого) со страниц романа.

Целесообразно установить в рамках каждой сюжетной линии последовательность и хронологию событий, сопоставить полученные данные между собой, а также с воспоминаниями Кудинова. Такое двойное сравнение позволит определить степень единства и однородности текста, его историческую достоверность, выявить расхождения и возможные причины их возникновения в тексте.

Основная часть текста “повстанческих” глав, с 29 по 56, связана с линией Григория Мелехова. Многочисленные эпизоды, каждый из которых тщательно художественно выписан, разработан, соединены в единую цепь, где отдельные события не только не вступают в противоречие друг с другом, но развиваются последовательно, одно за другим, без нарушений смысла, хронологии, связности изложения. Проверка исторической достоверности событий этой линии по воспоминаниям Кудинова дает довольно полное совпадение в эпизоде захвата в плен командира карательного отряда Лихачева: выступление казаков в ночь в сторону Каргинской, встреча с карательным отрядом возле хутора Токина, ночная засада казаков на дороге.

В описании боев на реке Чир между 9 и 18 марта ст. ст. несколькими фразами упоминается уход полка 1-й повстанческой дивизии на север, на помощь станице Еланской. П. Кудинов полностью подтверждает эту деталь: отчаянные бои развернулись у Еланской 13—14 марта ст. ст. В связи с ними 1-й бригаде Богатырева и о д н о м у п о л к у 1-й д и в и з и и было приказано разбить правобережную группировку красных и с тыла громить Е л а н с к у ю, захваченную наступавшими красными частями, что и было осуществлено (см. “Отчизна”, 1991, № 7, стр. 67).

Далее в романе упоминается о сильном давлении красных на 1-ю дивизию до 20 марта, после чего “противник перебросился на 2-ю дивизию и вскоре захватил ряд хуторов Мигулинской станицы”. П. Кудинов же пишет об успешном наступлении красных на 2-ю дивизию 18 марта в юрте М и г у л и н с к о й с т а н и ц ы. Положение было восстановлено 19 марта, после прихода на помощь полка 1-й дивизии (все даты по ст. ст.).

Несовпадения между текстом “Тихого Дона” и воспоминаниями Кудинова тем не менее существуют. Они носят характер неточностей в датировке тех или иных событий:

наступление повстанцев на хутор Чукарин и Каргинскую станицу 7 марта (6, XXXV, 416) вместо 1 марта (Кудинов), сразу после захвата Лихачева;

красные перекинулись на 2-ю дивизию не “после 20 марта” (6, XLI, 434), а 18 марта (Кудинов);

Сердобский полк арестовал коммунистов и присоединился к восставшим 8 апреля (Кудинов), а не 15 апреля (6, XLIX, 455). Дата 8 апреля по ст. ст. Находит подтверждение и по воспоминаниям военного комиссара Усть-Медведицкой станицы С. Волынского^[15] .

Из вышеперечисленного можно заключить, что автор “повстанческих” глав н е б ы л о ч е в и д ц е м событий, но тщательно с о б р а л доступную информацию о боях 1-й повстанческой дивизии. Н и к а к и х и н ы х повстанческих частей, описаний их боевых действий в “Тихом Доне” не встречается.

Помимо боев, в которых участвует Григорий Мелехов, мы имеем дело еще с двумя относительно небольшими эпизодами. Первый из них — бой с карательным отрядом на краю хутора Татарского, в котором погибает Петр Мелехов. Художественное и идейное значение этого эпизода крайне высоко. Нельзя без волнения читать страницы прощания Григория Мелехова с убитым братом. Ведь смерть казакам несут свои, хуторские: Кошевой, Котляров. Запоминающийся образ поднявшихся на защиту своих куреней казаков, ветхие старики, безоружными выходящие за околицу хутора для участия в бою,— все это потребовало от автора поместить место боя недалеко от хутора Татарского.

В то же время при сопоставлении с остальным текстом мы обнаруживаем существенные анахронизмы и противоречия. Во-первых, хронологически эпизод искусственно введен в единый ряд действий повстанцев в составе 1-й дивизии; захват Лихачева, наступление на Каргинскую, бои на Чире в марте—апреле. 5—6 марта ст. ст. никакие красные части не угрожали району станицы Вешенской на правобережье Дона. Во-вторых, Кошевой и Котляров появляются у хутора Татарского в составе 4-го Заамурского полка, который “перевалил еланскую грань... и степью двигался на запад над Доном” (6, XXXII, 411).

Шолохов ошибается здесь, и ошибка эта многозначительна, в названии полка: не Ч е т в е р т ы й Заамурский полк (полка с таким номером не было на Юге), а П я т ы й, как он п р а в и л ь н о и н а з в а н в главе 36, относящейся к линии Григория Мелехова. Одновременное существование в тексте двух различных названий одного и того же объекта (в данном случае полка), с чем мы неоднократно сталкиваемся в тексте “Тихого Дона”, является серьезным свидетельством разнородности текста, создания его в разное время и при участии разных авторов.

Помимо того, двигаясь над Доном к станице Еланской (по Кудинову, единственное наступление красных на этом направлении с последующим их разгромом имело место 13—14 марта ст. ст. со стороны станиц Букановской и Слащевской п о л е в о м у б е р е г у Дона) и находясь при этом за много верст не только от хутора Татарского, но и от юрта Вешенской станицы, да еще на другом берегу Дона, готового вот-вот вскрыться ото льда, 5-й Заамурский полк никак не мог очутиться возле хутора. Следовательно, эпизод боя недостоверен и должен был первоначально относиться к какому-то иному ряду событий. Искусственность и недостоверность включения его в текст очевидны и вызваны, возможно, соединением фрагментов разного происхождения. Детали, связанные с упоминанием Заамурского полка, ошибочны.

Другой эпизод (точнее, несколько фрагментов) связан с хуторскими коммунистами, их участием в боях и последующей гибелью в плену у повстанцев. Эпизод интересен наличием в едином тексте наряду со множеством вполне достоверных данных неверного описания событий, порою просто невозможных.

К достоверным данным относятся прежде всего:

состав наступавших на Еланскую красных частей (Московский и Заамурский полки) и направление движения на запад левобережьем Дона; '

близость ледохода на Дону: “...лед на Дону к 13 марта очень слабый даже для одного” (“Отчизна”, 1991, № 7, стр. 67);

характер ответных действий повстанцев:

П. КУДИНОВ (там же) “ТИХИЙ ДОН” (6, XLVI, 443)

Приказано 1 бригаде при поддержке од- ...4 повстанческий полк 1 дивизии...

ного полка и 2 пушек от 1-ой дивизии... трехорудийная батарея и две резервных

разбить правобережную группу красных... конных сотни... по правобережью были

и громить красных, занимающих станицу стянуты хуторам Плешакову и Матвеевскому,

Еланскую, с тылу. расположенным от станицы Еланской –

через Дон в трех – пяти верстах. На

Кривском бугре был установлен орудий-

ный взвод...

атака повстанческой конницы в решающий момент боя у станицы Еланской (11 сотен в “Тихом Доне”, тысячная казачья лава — у Кудинова), в результате которой наступавшие красные части были рассеяны или уничтожены;

направление отхода красных частей на Букановскую, Кумылженскую.

Можно сказать, что в “Тихом Доне” все основные обстоятельства боя у станицы Еланской хорошо соответствуют тому, что вспоминал командующий повстанческой армией. Тем неожиданней в этом же эпизоде воспринимается большое число несуразностей и ошибок.

Во-первых, искусственно создана фрагментарность эпизода: картина небольшого боя р а з д е л е н а и ч а с т я м и в к л ю ч е н а в текст глав 32, 39, 40, 46, 48. При этом одни и те же фрагменты используются в разных главах п о в т о р н о : наступление на Еланскую упоминается в главах 32, 40 и 46; обстрел станицы Еланской с Кривского бугра — в главах 39 и 40; разгром наступающих красных частей в главах 46 и 48.

Х р о н о л о г и ч е с к и одно и то же наступление на Еланскую в е д е т с я: в главе 32 — 5 марта, в главе 40 — 16 марта, в главе 39 — “в конце марта”!

Р а з г р о м к р а с н ы х и их последующее отступление п р о и с х о д и т: в главе 39 — “в конце марта”, в главе 48 — 12 апреля.

Во-вторых, наблюдается путаница с участвующими в наступлении красными частями: в главе 32 в наступлении участвуют только Мишка Кошевой и Иван Алексеевич в составе 4-го Заамурского кавалерийского полка; в главе 40 — те же и Штокман, уже в составе 2-го батальона Московского полка. Этот полк называется: в главе 40 Московским, в главе 46 — Московским красноармейским, в главах 39, 48 — 1-м Московским полком. Последнее ближе всего к правильному — 1-й М о с к о в с к и й п р о л е т а р с к и й п о л к.

Название “4-й Заамурский полк” используется на всем протяжении эпизода. Мы уже говорили о его ошибочности — такого полка никогда на юге не существовало. Цифра 4 в названии появилась у Шолохова, судя по всему, из-за путаницы в исходных, использованных им текстах: Ч е т в е р т ы й (точнее, Двести четвертый) полк— С е р д о б с к и й, а З а а м у р с к и й полк — П я т ы й.

В-третьих, стыковка этого эпизода с остальным текстом “повстанческих” глав искусственна и сделана с ошибками. О включений фрагмента в главу 32 (последний бой Петра Мелехова) мы говорили выше. Остается обсудить еще две детали. На Еланскую Штокман, Кошевой и Котляров выходят в середине марта в составе батальона Московского полка, с трудом переходя при этом Дон по льду. Разгром же полка (глава 48) происходит 12 апреля ст. ст., после чего полк, “отрезанный ледоходом в устье Хопра, переправляется по льду на правый берег Дона в Усть-Хоперскую”. Дата 12 апреля ошибочна (почти на месяц), переход Дона по льду в это время физически невозможен^[16] . Если убрать дату 12 апреля и заменить ее на более соответствующую реальному ходу событий — 17 марта, то связность событий в отрывке восстанавливается. Но М. А. Шолохов никогда не делал каких-либо попыток исправления фрагмента, наверное, не подозревая о созданных им самим трудностях в тексте романа.

Еще одна встречающаяся несообразность — сам переход по льду Московского полка через Дон обратно в Усть-Хоперскую. Переход этот сочинен искусственно и лишь для того, чтобы привести персонажей — коммунистов — в место расположения Сердобского полка, после чего всякое упоминание Московского полка и с ч е з а е т с о с т р а н и ц “Т и х о г о Д о н а”. И становится вообще непонятно, как мог 15 апреля ст. ст. в станице Усть-Хоперской восстать Сердобский полк, если с 12 апреля ст. ст. в ней расположился боевой 1-й Московский полк! И куда он исчез позже?

Две противостоящие линии романа, Григория Мелехова и хуторских коммунистов, пересекаются в эпизоде восстания Сердобского полка. Хронологически события глав 47—49, 52, 54, 56 разворачиваются между 14 и 16 апреля ст. ст. Хронологический ряд, образуемый событиями этого эпизода, совпадает с хронологическим рядом основной линии романа — Григория Мелехова — почти во всех случаях: 16 апреля, “на следующий день” после восстания, пленные отправляются в Вешенскую, в этот же день Григорий узнает о восстании, захвате в плен коммунистов, среди которых свои хуторяне, и скачет в хутор Татарский, чтобы перехватить пленных. Для Григория последняя дата определяется по внутренней хронологии событий относительно праздника Пасхи (7 апреля ст. ст. в 1919 году), если при этом учесть у п о м и н а е м ы е в тексте сведения о длительности его пребывания дома и на фронте. (На Пасху Григорий проводит шесть дней дома и два дня в дивизии до начала наступления на Астахово.)

Отметим две хронологические ошибки Шолохова. Первая: выпадение из общего ряда даты 22 апреля — наступление на слободу Астахово, прямо указываемой в главе 51. Внутреннее противоречие в тексте состоит в следующем. В главе 51 написано, что Григорий утром 22 апреля получает записку Кудинова о восстании Сердобского полка и скачет в станицу Усть-Хоперскую, а оттуда на хутор Татарский с целью “спасти своих”. А далее по ходу повествования в главе 56 он прибывает на хутор Татарский после 6 часов вечера... 16 апреля! Ясно, что дата 22 апреля попала в текст по ошибке, случайно, но характерно, что так и оставалась неисправленной в с е г о д ы с момента публикации. И это при том, что мы встречаем тщательную с и н х р о н и з а ц и ю событий, описываемых в разных сюжетных линиях “Тихого Дона”.

Вторая ошибочная дата у Шолохова (20 апреля ст. ст.) связана с реальным историческим событием — прилетом на самолете к повстанцам Петра Богатырева, двоюродного брата командира повстанческой бригады (глава 53). Этот вставной эпизод хронологически расположен в тексте между днем восстания 15 апреля ст. ст. (глава 52; командир повстанцев приказывает на следующий день перегнать пленных в Вешенскую) и переходом пленных “на следующий день”. 16 апреля ст. ст. (глава 54). У Кудинова мы находим иную дату ( 15 апреля ст. ст.) прилета самолета. Эти ошибки скорее всего случайны и имеют характер описок, но знаменательно, что они так и оставались неисправленными.

Все это тем более удивительно, что в этих же самых главах главные события точно и умело синхронизованы. Это и скрытая связь эпизода боев на Чире (уход полка конницы на помощь сланцам) с боями под станицей Еланской, и совпадение хронологического ряда событий в сюжетной линии хуторских коммунистов с хронологическим рядом линии Григория Мелехова, и то единственно точное место, которое занимает в тексте эпизод прилета самолета из-за Донца.

До сих пор мы пытались анализировать различные нарушения в композиции и хронологии романа. Теперь нам предстоит рассмотреть обратную ситуацию: объяснить, почему вопреки введенным М. А. Шолоховым в текст датам событий композиция текста, взаимное расположение эпизодов (например, прилет самолета к повстанцам) остаются внутренне согласованными.

Анализ композиции “повстанческих” глав, в которых описаны бои марта—апреля, выявляет органичность введения в текст эпизодов с коммунистами Штокманом, Кошевым, Котляровым. За исключением главы 38 (которая несколько опережает по хронологии следующую за ней главу 39), разворачивающиеся события восстания составляют общий последовательный хронологический ряд, кульминацией которого становится восстание Сердобского полка.

Хронологически даты восстания полка (15 апреля ст. ст.) и последующей расправы над коммунистами (16 апреля ст. ст.) не стыкуются с датой наступления на фронте (22 апреля ст. ст.), когда Мелехов узнает о восстании и пытается спасти захваченных хуторян. А в письме Кудинова, сообщающем о восстании, вообще говорится, что оно началось “2-го числа”. По точному смыслу текста во всех случаях подразумевается одна и та же дата, именно 16 апреля по старому стилю.Привязка к ней дается по внутренней хронологии событий, связанных с пребыванием Григория Мелехова на хуторе в пасхальные дни 1919 года.Одновременно в текст этих глав затесался фактически ничем не связанный с остальным текстом эпизод с прилетом в Вешенскую самолета из Новочеркасска, д а т и р о в а н н ы й Шолоховым 20 апреля.

При исправлении текста в послевоенных изданиях попытка устранить противоречия привела просто к распаду хронологии. По новому варианту (издание 1953 года) дата восстания изменена на 28 апреля (н. ст.?), дата приезда Григория на фронт — 5 мая (н. ст.?), а даты в письме Кудинова (“2-го”) и прилета самолета (20 апреля) остались без изменений.

Вернемся теперь к композиции “повстанческих” глав. Действие многократно переходит от одного персонажа к другому, вновь возвращается к прежнему герою, но во всех случаях общее непрерывное поступательное течение времени н е н а р у ш а е т с я. Особо стоит лишь прилет аэроплана из-за Донца — вставная глава 53, действие которой видимым образом ничем не связано с остальным текстом. Ни из каких обстоятельств прямо не вытекает, п о ч е м у и м е н н о э т о м е с т о в тексте избрал М. А. Шолохов для эпизода с аэропланом.

Исправим в тексте неправильные даты: вместо 22 апреля — 16 апреля ст. ст., а вместо 20 апреля (прилет самолета) — 15 апреля ст. ст. Исправление дат приоткрывает загадку: к о м п о з и ц и я “п о в с т а н ч е с к и х” г л а в с о о т в е т с т в у е т и с т и н н о й х р о н о л о г и и о п и с ы в а е м ы х с о б ы т и й, она игнорирует даты, ошибочно вставленные, позже вдобавок еще и ошибочно исправленные Шолоховым. Теперь все встает на свои места:

главы 50, 51: жизнь Григория дома (реконструкция) 7—14 апреля, глава 52: соединение сердобцев с казаками 15 апреля, глава 53: прилет аэроплана 15 апреля. глава 54: переход пленных из Усть-Хоперской 16 апреля, глава 56: расправа над пленными 16 апреля, попытка Григория спасти пленных 16 апреля. Вставная 53 глава как т а й н ы й, с о к р о в е н н ы й з н а к присутствует в романе. Расположение главы в ш о л о х о в с к о м т е к с т е “Тихого Дона”, противоречащее всем внешним формальным данным, игнорирование Шолоховым возникающих смысловых изменений при внесении в текст “исправленных” дат неизбежно ставят под сомнение понимание им самим внутренней связи описываемых событий, то есть о т р и ц а ю т е г о а в т о р с т в о и указывают на существование первоосновы — исходного текста иного автора.

Распадение художественного текста

Девять заключительных глав шестой и первые двенадцать глав седьмой частей романа рассказывают о последнем периоде восстания: о трагических неделях конца мая 1919 года, о соединении восставших с прорвавшимся через фронт 9-й красной армии корпусом Донской армии и о последовавших совместно с ним боях за станицу Усть-Медведицкую. В этих главах можно четко выделить два основных эпизода. Первый рассказывает об отступлении всех казаков, включая женщин, стариков и детей, на левый берег Дона, где они заняли свой последний рубеж обороны. В течение двух недель, вплоть до разгрома красных частями Донской армии, прорвавшимися на помощь повстанцам, казаки сражались не на жизнь, а на смерть возле своих станиц.

Внутренняя хронология эпизода и некоторые обстоятельства боев:

отход за Дон в течение суток после принятия решения;

попытка форсирования Дона красными у Вешенской на пятый-шестой день:

обстоятельства боя с переправившимися у Вешенской красными,— подтверждаются и'по воспоминаниям Кудинова, и по “Донским ведомостям”, и по книге А. Венкова.

Яркие художественные страницы описания народного бедствия — отхода повстанцев — имеют лишь одну незначительную неточность. Сама дата отхода на левый берег в тексте смещена на десять дней (22 мая — в романе, 12 мая ст. ст. — у Кудинова). Внутренне единое и достоверное описание последних двух недель героического восстания органично связано с предшествующим текстом и получает лишь неверную хронологическую привязку,

Второй эпизод рассказывает о совместных боях повстанческой дивизии Мелехова и частей Донской армии “генерала Фицхелаурова” за овладение станицей Усть-Мед-ведицкой. Само упоминание Фицхелаурова появляется в главе 57 шестой части, которая играет особую роль и закрывает в тексте большую лакуну. Действие предшествующих глав заканчивается 16 апреля ст. ст., а в последующих главах описаны события уже середины мая и позднее. Глава 57 соединяет повествование единственным в тексте “повстанческих” глав прямым заимствованием в единую хронологическую цепь. Чужеродность этой главы по отношению к остальному тексту проявляется и в фальсифицированном описании подготовки прорыва фронта, и в том, что единственное датированное событие^[17] в главе 57 дано по новому стилю, хотя в с е о с т а л ь н ы е д а т ы в тексте — по старому стилю!

Рассказ о соединении повстанцев с частями Донской армии в “Тихом Доне” содержит важные внутренние противоречия. Если командующим “ударной группой” при подготовке прорыва фронта дважды называется генерал Фицхелауров, то в главе 5 фронт прорывает генерал Секретов — реальная историческая личность. Его же приветствуют станичники в Вешенской после соединения ударной группы с повстанцами. Однако дальше в тексте Секретев исчезает и снова возникает Фицхелауров, командуя взятием станицы Усть-Медведицкой. Сама по себе такая неразбериха с генералами уже свидетельствует о гетерогенности текста, об использовании Шолоховым (причем явно неумелом и поспешном) существенно различных источников. Но нам интересно изучить и содержание текста, его достоверность и связность изложения.

Действие развивается следующим образом. Навстречу ударной группе через Дон сразу переправляются повстанческие части 1-й дивизии (7, VI, 521), что подтверждается воспоминаниями Кудинова. Вместо преследования отступающего, разбитого неприятеля Григорий Мелехов переправляется обратно в Вешенскую и вместе с генералом Секретевым принимает участие в банкете — по сути, просто в грандиозной пьянке: “Генерала Секретева, приехавшего в Вешенскую... встречали хлебом-солью... А вечером... повстанческое командование устроило... банкет. Присутствовавший на банкете Григорий...” (7, VII, 523, 524). Следующее далее описание напившихся “освободителей” мы опускаем.

А вот этого не было и быть не могло!

Рассказывая о своей работе над “Тихим Доном”, Шолохов многократно повторял, что он взялся писать не историю борьбы красных против белых, а историю борьбы б е л ы х п р о т и в к р а с н ы х. Эти слова наглядно показывают чуждость Шолохова казачеству, непонимание им кипевшей вокруг борьбы. Сами казаки никогда себя белыми не считали и не называли. Казаки воевали в составе Д о н с к о й а р м и и, защищая родную Донскую область, под руководством своего в о й с к о в о г о п р а в и т е л ь с т в а, во главе с в ы б о р н ы м а т а м а н о м в о й с к а Д о н с к о г о. Поэтому “штурмовые офицерские отряды”, штурмующие Усть-Медведицкую под руководством генерала Фицхелаурова: “...красные удерживают Усть-Медведицкую... С нашей стороны, кроме дивизии генерала Фицхелаурова и двух штурмовых офицерских отрядов, подошла целиком Шестая бригада Богатырева...” (7, IX, 535), “Наутро Усть-Медведицкую... заняли части 5-й д и в и з и и г е н е р а л а Ф и ц х е л а у р о в а” (7, XI, 545) (в действительности — корпус Мамонтова!),— ш о л о х о в с к и й в ы м ы с е л, который как в капле воды отражает его незнание и непонимание происходивших событий, тенденциозность и использование расхожих идеологических штампов советской пропаганды в качестве источника своих представлений и образов.

Станицу освобождал корпус Мамонтова. В Донской армии никаких офицерских отрядов не было! Шолохов путает ее с Добровольческой армией, которая сражалась на своем отдельном участке фронта: в мае 1919-го под Харьковом. Плохо представляя само устройство казачества с его выборным (о чем мы говорили выше) атаманом, донским правительством, Донской армией, Шолохов устами Пантелея Прокофьевича называет Краснова наказным (то есть назначенным) атаманом: “Я, братец ты мой, когда был на В о й с к о в о м К р у г у, так я с самим н а к а з н ы м а т а м а н о м чай внакладку...— начал было Пантелей Прокофьевич и умолк” (7, XII, 550).

В точности такую же ошибку мы встречаем в словах Кудинова: “...окромя Мелехова некому это проделать! А проделаешь — Донское войско тебе не забудет этого. Как только соединимся... напишу рапорт самому н а к а з н о м у а т а м а н у. Все твои заслуги распишу...” (6, LXIV, 494),— и в авторской речи Шолохова:. “4 февраля съехавшимися на Круг делегатами он был и з б р а н войсковым н а к а з н ы м а т а м а н о м” (5, XVIII, 286). Кстати, та же ошибка с наказным атаманом встречается у Шолохова в “Донских рассказах”^[18] . Напомним, что мы уже указывали на книгу В. А. Антонова-Овсеенко как на источник этой ошибки^[19] .

Встреча повстанцев со своими же братьями казаками, избавителями от смертельной опасности, предстает у Шолохова в безобразном виде:

таков напившийся на банкете генерал, таковы и сами “освободители”, среди которых выделен “вскормленник” Секретева:

“Вчера отбил под Макеевкой денежный ящик у красных. Д в а м и л л и о н а д е н е г х а п н у л, глянь-ка, они у него и з о в с е х к а р м а н о в п а ч к а м и т о р ч а т” (7. VII, 525);

таков здесь и Пантелей Прокофьевич, теряющий чувство собственного достоинства и умиляющийся близости своего сына к “генералам”:

“Скажи на милость! В какую ты честь попал, Гришка! За одним столом с настоящим генералом! Подумать только! — И Пантелей Прокофьевич, у м и л е н н о глядя на сына, с восхищением поцокал языком” (7, VIII, 529).

Между тем для настоящего казака, каким и изображен в романе Пантелей Прокофьевич, холопское умиление генералами (властью) просто немыслимо.

Естественно, что у Шолохова в е г о романе т а к и х о с в о б о д и т е л е й казаки (среди них и Григорий) встречают кисло, скептически.

Что же в действительности происходило на Дону в описываемое время? Мы вернемся к этому вопросу, но прежде подведем некоторые итоги.

“Повстанческие” главы — результаты анализа

Попытаемся суммировать выявленные нами особенности описания Верхне-Донского восстания в “Тихом Доне” и в этой связи охарактеризовать Шолохова, уровень его знаний и представлений, метод работы над текстом.

С одной стороны, в “повстанческих” главах мы обнаруживаем тщательную разработку даже мелких деталей событий, историческую достоверность и отсутствие серьезных фактических ошибок в эпизодах, связанных с Григорием Мелеховым, а также в некоторых фрагментах, относящихся к персонажам-большевикам (главы 39, 40) и к восстанию Сердобского полка.

С другой стороны, слишком очевидна попытка растянуть небольшой эпизод боя у станицы Еланской и включить его в текст таким образом, чтобы хронологически линия коммунистов присутствовала в повествовании в тех же временных пределах, что и основная, казачья. При осуществлении этого замысла Шолохов, соединяя различные эпизоды, допустил в тексте грубые ошибки и анахронизмы, нарушение логики и здравого смысла. При этом он применил весьма оригинальный “творческий” прием размножения текста — многократно включая в текст одни и те же фрагменты или их части, при этом лишь слегка изменяя или просто пересказывая содержание первичного эпизода. К многократному использованию одного и того же фрагмента Шолохов прибегает по крайней мере еще дважды: в двух разных местах вставляет уже упоминавшийся эпизод подготовки прорыва фронта на Донце, заимствованный из Краснова, а также включает в текст глав 38 и 57 шестой части изложение отрывка из книги Н. Е. Какурина “Как сражалась революция”. Сам отрывок, служивший первоисточником, в ранних-изданиях романа приводился тут же в сноске к главе 57, но позднее, в связи с арестом автора воспоминаний, был изъят.

Первый вывод относится к органичности и единству текста. До главы 29 текст можно считать однородным по композиции, идейной направленности, развитию сюжета и использованию изобразительных средств. Начиная с главы 29, текст расслаивается на отдельные части, каждая из которых внутренне однородна и относится к какой-нибудь определенной сюжетной линии романа.

Следующий вывод касается способов соединения текста. Мы встречаем в “повстанческих” главах.

разрывы в событиях и датах, провалы в развитии сюжета;

нарушение последовательности и логики повествования;

повторное включение в текст одних и тех же фрагментов;

смещения и несовпадения различных дат.

Все это находится в столь разительном несоответствии с текстом сочленяемых Шолоховым эпизодов, с единством содержания каждого из них, достоверностью и художественным уровнем,— что мы вправе в очередной раз поставить вопрос о вероятности соединения в романе текстов различного происхождения и авторства. У “другого” автора Шолохов заимствовал материал для компоновки “повстанческих” глав. который имел полностью или в значительной мере завершенный вид. Представления самого Шолохова о событиях, литературные возможности оказались явно недостаточными для того, чтобы готовый материал связать воедино, а недостающий восполнить собственными страницами.

“БОЛЬШАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРАВДА” ШОЛОХОВА

Выявление и анализ множества отдельных фактов и наблюдений позволяют поставить вопрос текстологии “Тихого Дона” несколько шире, постараться понять цели, которые преследовал Шолохов при создании своей версии “Тихого Дона”. Попытаемся посмотреть на проблему в целом и понять, ради чего нужны были все эти вставки, связки и т п. Какова основная направленность, главная цель шолоховских изменений и корректировок?

Встреча восставших со своими освободителями — один из кульминационных эпизодов романа. В нем как в фокусе проявились наиболее характерные особенности шолоховской работы с текстом, ранее уже рассматривавшиеся при исследовании заимствований:

использование заимствований для связывания отдельных фрагментов;

восполнение недостающего материала “самодельными” отрывками, резко выделяющимися из художественного текста недостоверностью, сбивчивой хронологией, языком, идейной направленностью;

плохое понимание содержания и внутренних связей текста;

попытки идеологической переориентации всего произведения.

М. А. Шолохов утверждал, что идейным стержнем его творчества являлась “большая человеческая правда”. Представление об этой “правде” мы можем получить, если сравним его текст с реальными событиями на Дону во время освободительной борьбы 1918—1920 годов. В этом случае мы не только решаем частный вопрос о достоверности событий и уровне знаний автора (и соавтора), но одновременно выявляем отношение самого Шолохова к казачеству и его судьбе, к трагическим событиям междуусобной войны, степень внутреннего духовного сопереживания и вовлеченности в описываемые на страницах “Тихого Дона” события.

Ключевым вопросом здесь стало отношение Шолохова к самой радостной и незабываемой минуте в жизни восставших — встрече со своими братьями казаками, прорвавшимися на помощь из-за Донца. Из огромного числа свидетельств о борьбе казаков в годы гражданской войны мы выбрали всего несколько. Они касаются наиболее важных для нашего исследования обстоятельств: это положение казаков в занятых Красной Армией районах; главные мотивы,толкнувшие казаков на восстание; отношение восставших к тем, кто ушел за Донец вместе с Донской армией.

Здесь возникает вопрос: можно ли вполне доверять газетным описаниям ужасов, творившихся на “освобожденной” территории? Не является ли все это обычной пропагандой, преувеличением или даже выдумкой? Примеры поведения красных почерпнуты нами со страниц “Донских ведомостей”. Внимательное знакомство с этим изданием (редактором был Ф. Д. Крюков, ему помогал и иногда замещал Н.П. Асеев) свидетельствует о строгом отборе материала, продуманности и серьезности всей линии газеты, чувстве высокой ответственности со стороны участвовавших в издании представителей донской и российской интеллигенции.

Первый отрывок, который мы приведем, заимствован из очерка, где рассказано о судьбе станицы Константиновской, расположенной на Дону у впадения Северского Донца. Возникающая картина воссоздает ту атмосферу террора, ужаса и отчаяния, которую испытывали казаки занятых Красной Армией районов:

“21 февраля “мироновцы” ворвались в Константиновскую: началось советское строительство жизни, или, как писала “Донская правда”,— “спала завеса с глаз, новые планы и новые мечты зародились из нового семени, разумного, доброго, вечного”. Гомерическое пьянство по разграбленным винным погребам разразилось в первый же день, а из “новых мечтаний” осуществились самые главные: расстреляны были захваченные офицеры... и “казаки-красновцы” по доносу иногородних... другая осуществленная “новая мечта”: выпущены были все арестанты, из тюрьмы, ибо “у нас нет тюрем”!..

Местные воры и конокрады, краса и гордость революции — матросы, озлобленные иногородние отплясывали дикую сарабанду над поверженной в прах станицей, захлебываясь в реках награбленного вина и потоках безвинной крови... Деятельно работали, как всегда у большевиков, лишь чрезвычайка (военно-революционный суд), трибунал и военные власти. Главными заправилами чрезвычайки были два еврея — Аронштам и Склярский... За два месяца ими было расстреляно (приговоры утверждались латышом-комендантом) свыше 800 человек, из которых около 100 — жителей станицы... Расстреливали днем у тюрьмы китайцы, на виду у всех”^[20] .

О составе восставших верхнедонцов и причинах, подвигнувших их на восстание, у нас имеется свидетельство казаков К. Е. Чайкина и Е. А. Мирошникова, посланцев станицы Мигулинской. В их сообщении Войсковому Кругу 16 мая 1919 года говорилось: “Верхне-Донской округ восстал против красных, обиженный расстрелами и грабежами, которые они производили...” Они привезли наказ казаков — “либо вождей добудете, либо дома не будете”^[21] .

Мы видим из этих рассказов, что восстание было для казаков актом отчаяния, решимостью скорее умереть, чем быть обращенными в рабское состояние. Поэтому колебания Григория Мелехова, целесообразно ли восставать против “своей, родной” власти (например, эпизод с матросами под Климовкой или пьянка с повстанческими командирами), ф а л ь ш и в ы о т н а ч а л а и д о к о н ц а. Они не только противоречат авторскому образу Григория Мелехова, но и имеют совершенно фантастический характер на фоне той политики террора — расказачивания,— которую проводила на Дону “своя, родная” большевистская власть.

Вмешательство Шолохова в органично написанный, единый по замыслу, используемым художественным средствам и идейной направленности текст носит идеологический характер и имеет целью перекрасить героев книги, чуждой ему по внутреннему пафосу и духу. Обращение восставших в Новочеркасск за командирами для руководства восстанием прямо противоположно шолоховской “идее” о неприязни повстанцев (в их числе и Григория) к “кадетам” и к “генералам”, опровергает ее.

Другое свидетельство — показания перебежчиков из Сердобского полка, направленного на подавление восстания: “Приказано... по прибытии в ст. Слащевскую (3 марта.— А. М., С. М.) перейти в ст. Букановскую, где был сконцентрирован весь карательный отряд 9-й армии... Мы получили задание переправиться на правую сторону Дона, двигаясь по этой стороне вплоть до ст. Мигулинской, с ж и г а т ь все восставшие хутора, в с е х ж е к а з а к о в о т 18 - л е т н е г о в о з р а с т а р а с с т р е л и в а т ь. А в тех местах, где восстания не было, всех казаков не коммунистов под конвоем отправлять в ст. Михайловскую, откуда они должны были быть отправлены в Петроградскую губернию в концентрационные лагери на всю жизнь, все же их имущество подлежит конфискации”^[22] .

Жестокое и безжалостное отношение к населению казачьих районов, которое рисует нам свидетельство красноармейцев, вполне соответствует общей картине событий в “Тихом Доне”. На его страницах практически нет эпизодов, где красноармейцы вели бы себя лояльно по отношению к казачьему населению занятых районов. “Тихий Дон” в целом написан с позиций враждебного отношения к Красной Армии как к армии поработителей. Именно по этой причине Шолохову так и не удалось коренным образом изменить первоначальный замысел. А его грубые вмешательства в основной текст слишком выделяются фальшивостью тона и надуманностью деталей.

Шолохов неоднократно стремится подчеркнуть в р а ж д е б н о е о т н о ш е н и е п о в с т а н ц е в, и особенно Григория Мелехова, к “генералам” и “кадетам” — фактически к с в о и м о с в о б о д и т е л я м, пришедшим в составе Донской армии. Все эти попытки выглядят клеветой на казаков, когда мы сравниваем шолоховские строки, например, с воспоминаниями П. Кудинова о незабываемой минуте соединения повстанцев с прорвавшейся ударной группой Донской армии: “В то время, когда неведомые пушки (группы Секретева под станицей Казанской.— А. М., С. М.) громили красные ряды, из главного штаба армии восставших была передана весть по всем дивизиям о соединении с конницей генерала Секретева. П е р е д а т ь в п е ч а т л е н и е т о й р а д о с т и, которая о х в а т и л а армию в о с с т а в ш и х, я не берусь... помню только одно, что в штабе звон телефона не прекращался; трубка мною из рук не выпускалась; все вызывали командующего, и на мой вопрос: “Говорит командующий, что угодно?” — вместо какого-либо ответа с л ы ш а л о с ь б е с к о н е ч н о е “у р а” м н о ж е с т в а г о л о с о в... 26 мая... Секретов... прибыл в Вешенскую... был встречен почетным караулом из седых стариков... При вступлении частей армии восставших в Усть-Медведицкую в с е и в с ё с м е я л о с ь и п л а к а л о о т р а д о с т и”^[23] .

Первые достоверные сведения о восставших Войсковому Кругу в Новочеркасск были доставлены летчиками, летавшими в район восстания. Поручик Веселовский, одним из первых попавший в Вешенскую, докладывал 8 мая (ст. ст.) 1919 года Войсковому Кругу:

“С чувством тревоги опускались мы недалеко от станицы (Вешенской.— А. М., С. М.). Но вскоре тревога рассеялась. Нас окружили женщины и дети, поднявшие ужасный рев, рассказывая о всех ужасах и насилиях “Коммунии”. Но в этих слезах искрилась с ч а с т л и в а я н а д е ж д а н а с к о р у ю н а ш у п о м о щ ь. Трудно передать картину встречи. Торжественный колокольный звон, радостный и бодрящий, впервые огласил мертвые до того улицы станицы. В е с ь п у т ь н а ш е г о с л е д о в а н и я б ы л у с ы п а н ц в е т а м и. Кругом раздавались здравицы Войсковому Кругу, отцу-Атаману и Войску. Был отслужен благодарственный молебен. После молебна пошли осматривать лазареты... Больные и раненые просили передать, что в о с с т а л и о н и с а м и б е з о ф и ц е р о в, и б л а г о д а р и л и з а п р и с л а н н ы й т а б а к.

Летчик оглашает далее приветственные телеграммы из станиц Казанской и Мигулинской, в которых называют их весенними л а с т о ч к а м и, принесшими с собой н а д е ж д у н а ж и з н ь. “Был бы табак,— говорят казаки,— а снаряды и оружие добудем”. Теперь же разрешите передать вам (обращается к председателю) цветы, присланные вам вешенцами”. Летчик “п р и г р о б о в о м м о л ч а н и и развертывает газетную бумагу и вынимает несколько увядших в е т о к с и р е н и — э м б л е м у н а д е ж д ы. Б у р я а п л о д и с м е н т о в о г л а с и л а з а л у. Многие смущенно, виновато улыбаясь, подносили платки к глазам. Многие плакали навзрыд. С видимым волнением и слезами на глазах В. А. Харламов бережно принимает цветы”^[24] .

Насколько же несовместимы эти лживые, фальсифицированные шолоховские страницы с духом “Тихого Дона”, со вниманием, проявляемым автором к мельчайшим деталям казачьего мира, и точным воспроизведением самой жизни казачества! Насколько противоположны они бурной радости освобождения, которую мы встречаем буквально на, соседних страницах “Тихого Дона”: “— Натальюшка! Родимая моя! Наши едут!..— п л а ч а н а в з р ы д, причитала выскочившая из кухни Ильинична... Старик (Пантелей Прокофьевич.— А. М., С. М.), спеша и прихрамывая, вошел на родное подворье — побледнел, упал на колени, широко перекрестился и, поклонившись на восток, долго не поднимал от горячей выжженной земли свою седую голову” (7, IV, 519).

ПРОБЛЕМА “СОАВТОРА” В РОМАНЕ “ТИХИЙ ДОН”

Наше текстологическое исследование подошло к определенному логическому рубежу. Хотя возможности дальнейшего изучения текста далеко не исчерпаны и привлечение специалистов — филологов, лингвистов, этнографов, психологов — безусловно может углубить наши представления о тексте романа, для решения поставленных в начале исследования вопросов материала накоплено достаточно.

Выявленные особенности текста “Тихого Дона” коренным образом меняют ситуацию вокруг проблемы авторства: собран и систематизирован значительный объем сведений о тексте романа, таких важных характеристиках, как органичность и цельность повествования, историческая достоверность описываемых событий и их хронология, и т. д. При этом все полученные результаты наглядны и доступны восприятию и проверке любого непредвзятого читателя или исследователя.

Первым важным выводом стало обнаружение и выделение двух принципиально отличающихся друг от друга слоев текста.

Гетерогенность текста — вставные фрагменты

Расслоение текста “Тихого Дона” мы обнаружили уже в случаях грубых нарушений достоверности описываемых событий. В таких эпизодах, как “петлюровцы под Старобельском”, “станица Ольгинская” или “пароход из Марселя”, читатель сталкивается не просто с ошибкой автора в том или ином вопросе. Отклонение от достоверности, противоречие эпизодов остальному тексту, несовместимость с ним столь значительны, что при чтении возникает стойкое ощущение раздвоения текста: рядом с привычным, широкоизвестным на сегодняшний день образом вдруг появляется другая фигура, с иными чертами.

Сами по себе разрозненные “ошибки”, конечно, не могут рассматриваться как прямое доказательство гипотезы “двух авторов”. Но именно здесь начинает проявляться расслоение опубликованного Шолоховым текста “Тихого Дона” на две принципиально разные части.

Эпизод с генералом Фицхелауровым подвел к изучению большого количества фрагментов текста, написанных на основе заимствования из книг других авторов и составляющих внутренне единый и обособленный от основного слой текста. Общий характер этих фрагментов в сравнении со всем текстом “Тихого Дона” невелик, но их роль в композиции и структуре частей романа, с четвертой по седьмую, где заимствования встречаются, следует признать весьма значительной. Так, во второй половине четвертой части заимствования встречаются в четырех главах из десяти, в пятой — в одиннадцати из тридцати двух, в шестой — в четырех из четырнадцати (до начала восстания), в седьмой — в трех из двадцати девяти. Зачастую именно эти фрагменты служат соединительной тканью текста основного повествования, частично восполняя разрывы во времени и в развитии действия.

Типологическое единство этим весьма разнородным по происхождению и содержанию отрывкам придают несколько общих характеристик:

их генезис — прямое заимствование из ряда опубликованных в стране и в эмиграции книг или переложение их содержания;

иллюстративность большинства эпизодов, отсутствие в них основных персонажей, слабая связь содержания с остальным текстом;

наличие серьезных ошибок, нарушение единства и цельности изложения именно там, где заимствования соединены, с основным текстом;

раздвоение текста, когда одни и те же событие, дата, название, понятие по-разному отображаются и вводятся в различных частях текста — заимствованной и основной;

общий хронологический принцип датировки событий в заимствованных эпизодах — точное копирование хронологии источника заимствования;

два принципиально различных, не совпадающих хронологических ряда, возникающих при описании событий, один из которых соответствует заимствованному тексту, а другой — основному;

выраженная общая тенденциозность при обработке вставляемых фрагментов в соответствии со стандартами советской пропаганды 20-х годов, направленность, которая подчас вступает в явное противоречие с духом и внутренним пафосом основного текста.

Случаи заимствований распределены в тексте романа неравномерно. Появляясь в середине четвертой части, они исчезают в конце седьмой. (В предшествующих главах “Тихого Дона” рассказано о событиях столь же масштабных и значительных, но ни одного случая прямых заимствований в этой части текста обнаружить не удалось. Если автором и использованы источники, то они полностью переплавлены и растворены в ткани романа, пропущены через главных героев.) Заимствованные фрагменты не несут, как правило, самостоятельной художественной нагрузки, а подчас они не имеют даже прямого отношения к основному художественному тексту. В качестве примера можно сослаться на эпизоды из книг Н. Е. Какурина (“устье реки Икорец...”), А. И. Деникина (“бригада Туземной дивизии...”), П. Н. Краснова (“смотр Гундоровского полка в Бутурлиновке”), В последнем случае вставной эпизод не только ошибочно (хронологически) помещен в основной текст, но одновременно вступает по смыслу в прямое противоречие с ним.

Изучение композиции романа подтвердило сделанные нами выводы. До появления в тексте заимствований действие романа развивается последовательно, без скачков, образуя единый поступательный временной ряд событий. Появление в тексте вставок приводит в том числе и к изменению принципов соединения отдельных эпизодов. Произвольное подчас соединение разнородных фрагментов в одной главе сопровождается значительными хронологическими скачками при переходе повествования от одной главы к другой. В первых частях романа такой практики соединения отдельных эпизодов не наблюдается. .

Два авторских начала романа

Выявление источников заимствования, сравнение исходных и конечных текстов дает в руки исследователей прямую информацию о знании Шолоховым истории и геогра^[4])ии Донского края, о его методах работы над текстом, информацию уникальную, если учесть, что иных надежных сведений о его работе над “Тихим Доном” крайне мало. Прямое сравнение сделанных им вставок с исходными текстами позволило выделить множество изменений, которые Шолохов внес в них.

Именно во вставных главах сосредоточено большинство грубых фактических и хронологических ошибок. Ошибки эти помогают определить уровень представлений автора вставных фpaгмeнтoв текста. Уровень этот невысок. Именно здесь мы встретили Шолохова — автора “Донских рассказов” с его равнодушием к освободительной борьбе казачества, с политической тенденциозностью, грубостью языка.

Особое внимание привлекли ошибки в датировке некоторых событий в пятой и седьмой частях романа. Трижды соединение заимствований с основным текстом приводит к грубым анахронизмам — когда то или иное событие в тексте датируется по-разному, в зависимости от того, к какому слою относится. Читатель сталкивается со случаями анахронизмов, логических и иных несоответствий. При этом попытки М. А. Шолохова в поздних изданиях скрыть или замаскировать указанные несоответствия заменой дат или переводом их на другой стиль особого успеха не принесли.

Все это вместе взятое — как сами нарушения, так и попытки их последующего исправления,— с большой долей вероятия свидетельствует о плохом понимании Шолоховым внутренних смысловых и логических взаимосвязей в тексте, который он восполняет с помощью заимствованных фрагментов. Проделанный нами системный анализ этих ошибок позволяет предположить, что в создании текста “Тихого Дона” участвовали по крайней мере два человека. При этом их роли были неравнозначны. Роль одного, составителя, могла быть лишь чисто внешней, механической — ролью компилятора и редактора, но никак не создателя, не автора неповторимого художественного мира “Тихого Дона”.

Для хронологии основного текста характерна внутренняя, относительная датировка событий с использованием православного календаря: “на третий день”, “через неделю”, “на Рождество”, “после Покрова”, “в страстную субботу”. Эти даты даны по старому стилю и составляют единый, исторически достоверный, хронологический ряд, когда события развиваются поступательно, не совершая скачков во времени при переходе от одного персонажа к другому, создавая цельную картину жизни как отдельных людей, так и всего казачьего мира в целом.

Хронология вставных глав принципиально иная. Датировка вставных фрагментов целиком и без изменений взята из источников заимствований и дана стилем этих источников. При этом М. А. Шолохов нигде специально не делает каких-либо оговорок или пояснений насчет старого или нового стиля. Механически переписывая вставки из мемуарных источников, он не замечает подчас, что в основном тексте это событие уже присутствует и датировано иначе. Введение в текст вставных фрагментов сопровождается многочисленными разрывами и скачками во времени. Они нарушают — особенно отчетливо это видно в пятой части романа — единую композицию, разрывая повествование на отдельные фрагменты, плохо координированные друг с другом.

Казачьи главы “Тихого Дона” написаны талантливо: не прерываясь и не разрывая единой системы образов, тянется художественная нить романа, захватывая читателя с первых строк повествования. По силе эмоционального воздействия и наполненности содержанием глава подчас становится самостоятельной повестью, отдельный ее эпизод — законченным рассказом. Логическая завершенность отдельных эпизодов романа, которые могут вполне существовать как самостоятельные произведения, сила создаваемых автором образов основываются на глубоких наблюдениях автора, хорошо знающего жизнь и людей. А возникающая из отдельных эпизодов и судеб героев различных поколении и социальных групп единая картина жизни свидетельствует о том, что автор давно определил свое место в жизни. И его мудрое и твердое отношение к людям, личный духовный опыт осмысления происходящего сплавляют в неразрывное целое отдельные эпизоды и зарисовки.

Все это не имеет ничего общего с представлениями и знаниями начинающего литератора, пробующего свои силы на литературном поприще, причем неудачно и неумело, что проявилось хотя бы в его неспособности совместить разнородные части текста без многочисленных ошибок и несообразностей.

“Соавтор” в романе — целенаправленность вносимых изменений

К заимствованиям типологически примыкает еще один слой, производный от заимствований, связанный с ними “генетически”. Это, например, несколько глав седьмой части, в которых упоминается генерал Фицхелауров. В основе этого эпизода лежит ошибочное использование отрывка из воспоминаний атамана Краснова, с грубым нарушением исторической достоверности и хронологии описываемых событий. Два связанных между собой обстоятельства, по-видимому, стали причиной появления в “Тихом Доне” этих неумело сконструированных страниц.

С одной стороны, это отсутствие у М. А. Шолохова в 20-е годы доступных письменных источников для компиляций по событиям Вешенского восстания в отличие от ситуации с предшествующими и последующими частями, в тексте которых встречаются заимствования. Если наша гипотеза об использовании заимствований как средства для соединения в единое целое готовых фрагментов незавершенного художественного произведения верна, то перед М. А. Шолоховым стояла непростая задача с а м о с т о я т е л ь н о восполнить недостающий материал. В ограниченности его реальных возможностей и познаний и следует искать причины столь значительных неровностей в повествовании, достоверности, языке персонажей и т. п.

С другой стороны, отрывок с генералом Фицхелауровым повествует об одном из самых трагических и в то же время светлых событий освободительной борьбы донского казачества — соединении Донской армии с восставшими казаками Верхне-Донского округа и спасении их от поголовного истребления Красной Армией. Фальсифицированное отражение этих событий на страницах “Тихого Дона” говорит о стремлении максимально очернить как саму борьбу, так и представителей Донской армии, о намерении М. А. Шолохова втиснуть описываемые события в жесткие рамки советской пропаганды 20-х годов. Реализация такой установки и привела к появлению в тексте “Тихого Дона” еще одного чужеродного слоя.

По функциональному назначению к этому же слою можно отнести и такие места текста, которые явно подвергались грубой редакторской обработке, изменившей тот или иной художественный образ. Для примера можно указать на эпизод с атаманом Красновым, когда добавление “вина” в сцену встречи союзнической миссии в Довочеркасске превращает эту трагическую сцену в фарс. Либо такие “авторские” (соавторские!) комментарии и добавления, как, например, вставка, очерняющая Козьму Крючкова, которые частично или полностью перечеркивают у читателя создаваемое художественным текстом впечатление и обеспечивают соответствие текста нормам официальной советской идеологии. Интересно отметить, что разрушение цельной художественной ткани романа совершенно не смущает и не останавливает Шолохова.

К “редакторским вставкам” по смыслу примыкают и “авторские примечания” в разных изданиях “Тихого Дона”. Их можно рассматривать как некую единую, хотя и вспомогательную, производную часть текста “Тихого Дона”. Для примечаний первых, довоенных изданий характерна прежде всего примитивность большинства из них, явная идеологическая тенденциозность. Стремление комментатора заявить о своей преданности “революционным принципам”, как бы принести присягу на верность большевистской идеологии, проступало в них столь открыто, что значительная их часть в послевоенных изданиях была убрана или заменена на более “нейтральные”.

“Идейность” примечаний и стремление разъяснить читателю множество слов и понятий, органически присутствующих в тексте и прекрасно знакомых любому мало-мальски образованному читателю начала века, дают обратный результат и лишь подчеркивают чужеродность примечаний “Тихому Дону”. А грубейшие ошибки, вызванные непониманием некоторых мест основного комментируемого текста романа (“Записки врача”, “линейцы”, “последняя турецкая кампания”), окончательно укрепляют это впечатление. И наконец последнее наблюдение. Публикация одних и тех же ошибочных примечаний от издания к изданию в течение длительного времени свидетельствует о том, что эти ошибки не случайно попали на страницы романа: они отражают знания и представления самого Шолохова.

История создания “Тихого Дона”,— версия Шолохова

Мы располагаем крайне ограниченным материалом для воссоздания истории работы Шолохова над “Тихим Доном”. Одно из первых свидетельств о возникновении замысла романа и ходе работы над ним относится к 1932 году — это автобиография писателя^[25]. “В 1 9 2 5 г о д у о с е н ь ю стал было писать “Тихий Дон”, но после того, как написал. 3 — 4 п. л.,— бросил. Показалось — н е п о д с и л у. Начал п е р в о н а ч а л ь н о с 1 9 1 7 г., с п о х о д а на Петроград г е н е р а л а К о р н и л о в а. Ч е р е з г о д в з я л с я с н о в а и, отступив, решил показать довоенное казачество”.

Через пять лет Шолохов почти дословно, с небольшими изменениями, повторил свою версию в интервью для “Известий”: “Начал я писать роман в 1925 году... первоначально я не мыслил так широко его развернуть. Привлекала задача п о к а з а т ь к а з а ч е с т в о в р е в о л ю ц и и. Начал я с у ч а с т и я к а з а ч е с т в а в п о х о д е К о р н и л о в а на Петроград... Донские казаки были в этом походе в составе Третьего конного корпуса... Начал с этого... Н а п и с а л л и с т о в 5 — 6 п е ч а т н ы х. Когда написал, почувствовал: что-то не то... Для читателя остается непонятным — почему казачество п р и н я л о у ч а с т и е в п о д а в л е н и и р е в о л ю ц и и?.. Что это за Область войска Донского? Не выглядит ли она. некоей terra incognita?.. Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о б о л е е ш и р о к о м р о м а н е”^[26] .

Изучение системы заимствований в “Тихом Доне” показало, что чужеродные вставки в тексте романа (заимствования) впервые появляются с середины четвертой части — с описания корниловского движения 1917 года. И именно на эти страницы как на самые ранние в своей работе указывает Шолохов. Столь важное совпадение многозначительно и может стать ключом к реконструкции истории создания известного нам текста и характера работы Шолохова над “Тихим Доном”.

Непрофессиональный, малограмотный уровень обработки заимствуемых материалов рисует нам вполне определенный портрет начинающего литератора Шолохова. Беспорядочные и идеологически тенденциозные отрывки функционально зачастую никак не связаны с содержанием основной, художественной части. Характер их включения в основной текст сродни тем алогичным противоречивым и просто сомнительным версиям работы над “Тихим Доном”, которые мы встречаем у Шолохова.

Суммируя высказывания Шолохова о создании романа, можно выделить следующие основные положения его собственной версии.

1. Н а ч а л о р а б о т ы— описание корниловского движения в августе 1917 года.

2. М о т и в р а б о т ы — стремление “показать казачество в революции”.

3. О б ъ е м п е р в о н а ч а л ь н о й р а б о т ы (“Донщина”) — 3—4 п. л. (1932), 5-6 п. л. (1937).

4. П р е к р а щ е н и е работы над “Донщиной” — стремление расширить тему, пояснить читателю, “почему казачество приняло участие в подавлении революции”.

5. О т с у т с т в и е на страницах четвертой части, созданной будто бы на основе “Донщины”, центрального персонажа, Г р и г о р и я М е л е х о в а, объяснялось тем, что знакомство Шолохова с Харлампием Ермаковым, с которого списана “только его военная биография: служивский период, война германская, война гражданская”, состоялось лишь в 1926 году.

6. П е р е х о д от работы над “Донщиной” к окончательному замыслу “Тихого Дона” М. А. Шолохов характеризовал так: “Материала у меня о б и л и е...” (“Комсомольская правда”, 17.8.34), “Устранялись л и ш н и е, э п и з о д и ч е с к и е л и ц а. П о с т о р о н н и й эпизод, с л у ч а й н а я г л а в а — со всем этим пришлось в процессе работы распроститься...” (“Известия”, 31.12.37).

Прежде всего в версии Шолохова вызывает удивление мотивация — показать причины участия казачества в подавлении революции. Здесь мы сталкиваемся с хорошо знакомыми нам по тексту “Тихого Дона” характерными (со-?)авторскими чертами:

слабое знание истории. Казачество н е у ч а с т в о в а л о в подавлении революции в 1917 году, так как никакого “подавления” не было! Наоборот, в июльские дни казачьи полки поддержали ЦИК и Временное правительство (пришедшее к власти в результате революции и опиравшееся на социалистов). Шолохов, используя представления и штампы советской пропаганды 20-х годов, смещает понятия революции и гражданской войны и, соответственно, роль казачества в этих событиях;

противоречивость версии Шолохова по отношению к содержанию самого “Тихого Дона”. Достаточно перечитать соответствующие главы четвертой части “Тихого Дона”, чтобы увидеть: никакого подавления революции не было и не могло быть. Н е к о м у б ы л о п о д а в л я т ь в 1917-м, ибо казачьи части в той же мере, что и остальные армейские части, были разложены;

идеологизированное мировоззрение Шолохова. Защита казачеством родной земли представлена Шолоховым как участие казаков в подавлении революции, что указывает на восприятие революции с позиций советской пропаганды, для которой в с я к о е с о п р о т и в л е н и е действиям большевистской власти отождествлялось с б о р ь б о й п р о т и в р е в о л ю ц и и, а большевики изображались ее единственными выразителями;

внутренняя противоречивость шолоховской версии. В разное время объем написанного в 1925 году указывался с заметным разбросом.

Противоречия усугубляются, если соотнести все это с проведенным анализом шолоховских заимствований, впервые возникающих в той части текста, которую сам Шолохов связывает с “Донщиной”. Начав с описания корниловского движения, Шолохов якобы возвращается к истории и жизни предвоенного казачества и работает, устраняя лишние эпизоды и лица.

Наше исследование обнаруживает заметную прерывистость и путаность художественного повествования именно с того места, где “Донщина”, по словам Шолохова, была включена в текст романа. Художественный текст фрагментируется, истончаются либо совсем прерываются отдельные сюжетные линии, выпадают важные персонажи, целые социальные слои (духовенство, купечество, интеллигенция, белое офицерство) полностью исчезают со страниц “Тихого Дона”, сужается и упрощается “авторский” взгляд на происходящие (описываемые) события, многоцветие и многоплановость меркнут, тускнеют, уплощается рельеф жизни.

И когда Шолохов говорит о кропотливом изучении “военной литературы, разборке военных операций, многочисленных мемуаров, ознакомлении с зарубежными, даже белогвардейскими, источниками”^[27] , то мы уже знаем, что:

работа с белогвардейскими источниками — прямое, часто случайное включение отрывков из этих воспоминаний в создаваемый текст;

кропотливое изучение военных операций — бездумное, механическое соединение разнородных текстов, вызывающее грубые хронологические и фактические ошибки.

И наконец важный пункт шолоховской версии — отсутствие в первоначальных набросках “Донщины” Григория Мелехова. Недавняя публикация Л. Колодным^[28] отрывков из пресловутой “Донщины” показала, что прообраз Григория Мелехова существовал в рукописи с самого начала. Даже его фамилия — Абрам ЕРМАКОВ — совпадала с фамилией прототипа. Следовательно, причины отсутствия (или исключения?) центрального персонажа в тексте четвертой части “Тихого Дона” иные, не те, что были публично указаны Шолоховым.

Мы проанализировали текст “Тихого Дона” в самых различных аспектах. И повсеместно обнаруживается раздвоение, расслоение текста. В романе существуют два различных пространства, в которых действуют герои, и лишь одно реально совпадает с исторической областью Войска, в то время как в другом пространстве совершаются путаные перемещения персонажей.

Два различных хронологических ряда, не только разных календарных стилей, но и не совпадающие в нескольких местах повествования, тянутся через всю книгу — там, где Шолохов вводил вставные эпизоды. Единому и исторически достоверному хронологическому ряду художественного текста противостоит другой, с ошибками и анахронизмами. Оба пространства романа различны по используемым художественным средствам: прямому заимствованию при крайне бедном, даже примитивном изображении действия противостоит творческий метод создания художественного повествования.

Различны и авторские понятия и представления в этих слоях. Если в одном мы находим энциклопедические познания автора о жизни, истории своего народа, детальные описания происходивших событий, то в другом сталкиваемся с явной безграмотностью и отсутствием ясного представления о самых общих обстоятельствах описываемого времени.

Идейные основы творчества в обоих слоях книги разительно не совпадают, прямо противоположны друг другу. “Тихий Дон” шолоховской редакции не может быть признан цельным художественным произведением. Через все вставные шолоховские места тянется отношение пришлого, чуждого казакам человека.

Итак, наша работа безусловно подтверждает авторство Шолохова, но при этом сразу возникает вопрос — авторство чего? Приписать Шолохову можно лишь один из выделенных в тексте слоев. Способ создания этих страниц “Тихого Дона” состоит в заимствовании и переложении текста других авторов, а характерные приемы и сопровождающие заимствованный текст ошибки вполне аналогичны во всех рассмотренных эпизодах заимствований.

Картина ясна. Но прежде чем произнести окончательное суждение, предоставим слово Михаилу Александровичу, чтобы узнать его отношение к проблеме авторства (соавторства).

ПОЛЕВЫЕ СУМКИ

А Шолохов свое мнение по вопросу об авторстве и не скрывал!

В советской истории существовал короткий период после окончания “большого террора” 30-х годов, когда уцелевшие на верху пирамиды власти, опьяненные тем, что угроза смерти, хоть и временно, обошла их стороной, решили, что можно уже ничем не стесняться. В стране, залитой кровью и слезами, новые люди — “кадры, которые решали все”,— очевидно, уверились в н е з ы б л е м о с т и и в е ч н о с т и своей власти. Тогда, в 1939 году, они были в упоении своей “победы”.

Главное действующее лицо нашего исследования — Михаил Александрович Шолохов — занимал отнюдь не последнее место в утвердившейся иерархии. На съезде “победителей” (XVIII) он не только присутствовал, но даже выступил с речью. Щолохов говорил в ней о многом, но нас в контексте нашего исследования Интересует та часть его речи, которая была посвящена с т о я в ш и м п е р е д п и с а т е л я м и з а д а ч а м:

“Советские писатели, надо прямо сказать, не принадлежат к с е н т и м е н т а л ь н о й п о р о д е западноевропейских пацифистов... Если враг нападет на нашу страну, мы, советские писатели, по зову партии и правительства отложим перо и возьмем в руки другое оружие...

В частях Красной Армии, под ее овеянными славой красными знаменами, будем бить врага так, как никто никогда его не бивал, и смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем — нам этот японский обычай, ну.... не к лицу. Чужие сумки соберем... потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится. Разгромив врагов, мы еще напишем книги о том, как мы этих врагов били.Книги эти послужат нашему народу и останутся в назидание тем из захватчиков, кто случайно окажется недобитым”.

А ведь точно сказал Михаил Александрович — соберем и напишем! Случайно ли проговорился в запале своего выступления Шолохов или специально включил эти слова, косвенно подтверждая “отвлекающую” версию об убитом офицере и содержимом его полевой сумки^[29] , мы не знаем и вряд ли сможем теперь это узнать. Но сами шолоховские слова знаменательны — Михаил Александрович публично, во всеуслышание признал допустимость и правомочность для себя подобных действий.

Вот и мы вправе теперь задать в его адрес вопрос:

СОБРАЛ И НАПИСАЛ? --

и, основываясь на данных, полученных в нашем исследовании, дать на него положительный ответ. Круг исследования замкнулся. Сам Шолохов дал нам недостающее звено по делу об авторстве — собственные показания. Вот уж воистину язык не даст соврать, как писал, хоть и по иному поводу, Александр Солженицын.

ИТОГИ первой части исследования

Сформулируем кратко основные выводы нашей работы.

Первый вывод — о сложном составе текста “Тихого Дона”. Текст заметно фрагментирован, а отдельные эпизоды замещены или дополнены особыми отрывками, заимствованными из нескольких опубликованных в 20-е годы книг. Сопоставление и системный анализ основного текста и заимствований указывает на разновременное участие в работе над текстом “Тихого Дона” нескольких авторов.

Второй вывод — о творческих возможностях и методах работы М. А. Шолохова. Изучение конкретных изменений, которые вносил в заимствуемый текст Шолохов, решительно показывает невысокий уровень его знаний по истории и географии Донщины, недостаточную осведомленность о самих описываемых в романе событиях. Повсеместно наблюдается пристрастное и идеологизированное отношение Шолохова к казачеству, характерное как раз для писателей-коммунистов 20-х годов. Контраст с тем, что мы встречаем, в основном тексте “Тихого Дона”, столь значителен, что сам собой напрашивается вывод:незавершенная чужая рукопись Шолоховым была частично у н и ч т о ж е н а, а частично о т р е д а к т и р о в а н а и в о с п о л н е н а чужеродными заимствованиями для придания отдельным фрагментам текста видимости единства действия и последовательности повествования.

И наконец третий вывод — проблема авторства в свете новых данных предстает по-иному. Вопрос о том, кто является автором “Тихого Дона” — Шолохов или, например, Крюков,— представляется некорректным. У известного нам текста несколько авторов, этот текст не является органически цельным, единым художественным произведением. Отделив в результате текстологического анализа от основного (художественного) текста чужеродные вставки, мы определили ту часть текста романа, относительно которой мы можем корректно поставить вопрос о р е к о н с т р у к ц и и и а в т о р с т в е первоначального текста романа — протографа.

Можно твердо надеяться, что в результате упорной и настойчивой работы исследователей русская литература вернет себе еще одно достойное, но сегодня, к сожалению, забытое имя — имя настоящего автора “Тихого Дона”.

Конец первой части