* * *
Прощай, моя молодость, феникс из пепла,
Зелёная ветка в костре.
Алексей Цветков
Хоть и нет на лице морщин,
хоть ещё далеко не старый —
ветка молодости трещит,
листья лопаются от жара.
Чем-то можно залить костёр?
Потушить, притушить возможно?
Стал степенным с недавних пор
я, до крайности осторожным,
равнодушным к добру и злу…
Эх, не буду иным, поскольку
ветка молодости в золу
превращается потихоньку.
* * *
Женщина с гладковыбритыми ногами
тащит ведро с помоями, чтобы вылить.
Женщина привлекательна (между нами),
жидкость же отвратительна: взглянешь — вырвет.
Фоном для героини — шикарный ясень
и безобразный дом, а точней лачуга.
Мир, что воспринимается, столь прекрасен,
сколь и ужасен. Господа ли заслуга?
И вообще, заслуга ли? Не отвечу.
Женщина без помоев идёт — ей легче.
В Эдем и обратно
В натяжной потолок
пялюсь — вижу своё отражение.
Я почувствовал изнеможение,
оттого и прилёг.
Отражение на меня
в свою очередь пялится. С улицы
шум доносится — дети беснуются.
Их бы делом занять.
В натяжном потолке
исчезают, взлетая ли, падая,
холодильник и прочая всякая
утварь — будто в реке
они тонут. За всем
я несусь, выплываю из омута —
и из тесной безжизненной комнаты
попадаю в Эдем.
Райский сад, торжество
флоры, фауны, небо лиловое.
Дежавю: воплотился здесь снова я.
Слышу, кто-то зовёт:
«Сашка, Сашка, сюда!»
Чей-то голос знакомый, и сыздетства.
Жаль, не может родная кириллица
интонацию передать.
Замечаю вдали
силуэт человека под деревом.
Приближаюсь… Глаза, я не верю вам…
Прадед мой. «Саш, пошли.
Вырос как! Раздобрел!
Ты за яблоком? Слушай, не ешь его.
Богу — богово, лешему — лешево», —
говорит, бел как мел.
А потом достаёт
лист из куртки, читает беспаузно:
«Невозможен-порядок-без-хауса-
невозможен-порядок-без-хауса-
невозможен-порядок-без-хауса…»
Я молчу — скован рот.
Из колючих кустов
выбегает собачка-красавица —
Дженна! Хвостиком машет и ластится.
Разрыдаться готов.
Наклоняюсь — она
за секунду становится мёртвою.
Дженна, Дженночка! Я её трогаю —
та тверда, холодна.
Просыпаюсь в момент —
затянула обратно действительность.
Стало тихо. Ухудшилась видимость.
Рая нет. Ада нет.
* * *
Вот перекати-город
(пакет) по шву распорот,
летит, летит, шурша.
Ничейная душа.
Он более не форма
под шмотки, виды корма,
он — содержанье, суть.
И мы когда-нибудь…
* * *
вот и смертью убило цветкова
он отныне в бат-яме не гость
и мне совестно честное слово
то что я не подал ему трость
это было в иркутске на фесте
он напротив сидел как король
с мутнооким кенжеевым вместе
и читал про тумана юдоль
из усталой руки выпал жезл
я не сдвинулся с места был горд
даром что его отзывом грезил
к тому времени уж третий год
жив ещё в моей памяти лирик
а забросит в святые края
на надгробие лирика финик
положу в извинение я