Просто музыка болит

*  *  *

 

В окне опять какой-то кавардак,

немыслимое времени теченье,

и листья падают наискосок,

ты каждый знаешь назубок:

торчал здесь целый день, как привиденье,

собачий лай на слоги разделял

и, заземляя воздух, плыл куда-то,

как на весло, на звуки опираясь,

как будто нет у них иного назначенья.

 

 

*  *  *

 

Музыка эта выдана каждому из прохожих,

вот и мужик у клумбы стоит встревожен,

женщина подобрела, небо вниз головой,

ребёнок с детской площадки не хочет домой —

кто с ними говорит,

этими ли вещами,

бог или человек однажды себя прощает,

и счастья такое тревожное вещество,

которое, кажется, переживёт его.

 

 

*  *  *

 

Как будто пространство

перестало себя узнавать,

стало москвой, гурзуфом и чем ещё:

долго летела,

и оно запуталось.

Едет мужик на мопеде, и горы растут

на краю пейзажа, на высоте небес —

пытаются стать моими:

обрыв, притаившийся за углом,

моря тревожный сон.

Но я не знакома с ними.

 

*  *  *

 

Так ничего другого не дано,

сиди-смотри на тесное окно —

упирается взгляд в сон лиственницы,

зелёная стена, дальше не видно.

Ей снятся листья листья листья,

и бабочки-аквалангистки,

и белые просветы неба,

и я в стекле на том конце от чуда.

 

*  *  *

 

Воспоминания теряют вкус и запах,

обретают структуру воды.

Едешь в автобусе через поле —

это всё только я или

что-то ещё до того:

до Волги, до лодки, пропахшей рыбой,

до ощущенья травы и хлеба,

как же тогда было больно, странно,

как же хотелось об этом помнить.

 

*  *  *

 

Навсегда забытое: автоответчик,

или радио, которое папа не выключал,

шурх шурх шурх, говорит москва,

или мужик опаздывает на вокзал,

подвезите, пожалуйста,

или ты уходил тогда в снегопад,

и стоял такой оглушительный свет

там, где исчез твой след.

 

*  *  *

 

Добрые люди в диспансере

разрешили вручить тебе посылочку,

ты смотрел и всё это ненавидел,

как я достаю барахло из пакета,

как жирный снег липнет к паркету,

когда ухожу по своим следам.

Как воздух снаружи игольчат и окна заиндевели,

играла попса,

и вроде там о любви пели.

 

*  *  *

 

Это снег в пансионате,

это человек в ботинках

ходит по тугим сугробам

и печаль свою хрустит.

После счастья нету счастья,

только призрак алкогольный,

или это в человеке

просто музыка болит.

 

*  *  *

 

Белая шторка в купейном дрожит,

как снег, в котором бежит человек,

кто меня ждёт

на том конце ночного жд маршрута,

как хорошо, что в будущее не заглянешь,

а то оно станет прошлым

и я тебя никогда не увижу.

 

*  *  *

 

Человек после смерти

становится очень хорошим:

готовит пухленькую селёдку под шубой,

чинит пальто, понимает тебя как никто.

Будто вчера

было то,

чего никогда не было.

 

*  *  *

 

Проезжая по центру,

увидела ботинок, брошенный на дороге,

думала — птица.

Хорошо,

что ботинки

не умеют летать

или летают мало.

Тогда полегчало.

 

*  *  *

 

Что мне делать с тобой, время моё,

тёмное небо, нависшее над хрущёвками,

ты мне снишься, как прежде.

Зимний дым из трубы длинен, горизонтален,

звёзды тонкие, как ушко игольное,

стою здесь теперь

такая голая,

почему оставили, не сказали,

куда я кончаюсь, в какие дали.

 

*  *  *

 

Вот раненная шелестом листва

в весенней суете клещей и блошек,

и ты, идущий в глубине дорожек

с обратной стороны стихотворенья.

Чуть тронь его — рассыплется, зудит,

на солнечные линии разъято,

и пыль в лесу кружится виновато,

и кто сюда оттуда говорит.

 

*  *  *

 

И пока кричали

про насилие и оружие,

про стыд за страну, про войну ну и ну,

оливы сплетались костяшками,

выступали коленные чашечки на ветру.

И такая вечная чайка резала воздух,

и по розовой гальке взбиралось шершавое море,

а потом объявили: воду освободили.

Дорогие, хорошие,

так вот почему

так дышится широко,

а раньше не замечала.

 

*  *  *

 

Что там скрывается, различишь едва ли,

ветку сливы грифелем рисовали,

под ней — облако, облако, что плывёт,

кажется, ветка с облака упадёт.

Неужели и ты, мучительный, как нежность,

тоже однажды с ландшафта возьмёшь и исчезнешь,

разбирайся потом в клёкоте, галдеже

о смерти, о жизни, ну и вообще.

 

*  *  *

 

Эй, кто-то там на берегу строки,

по ветхому мосту к тебе бегу,

и треск реки, и дальний дым домишек,

и кажется, не время быстротечно,

но я,

но нет, не я, конечно.