Чекко Анджольери (Cecco Angiolieri; ок. 1260 — ок. 1312) — итальянский поэт, современник Данте Алигьери, которому он посвятил три сонета. Настоящая публикация — продолжение работы Геннадия Русакова над переводами сонетов Анджольери (см. «Новый мир», 2009, № 12).
«…Время от времени в искусстве появляются люди, с которыми оно не знает, что делать. Они как бы случайно угодили не в тот век. Они смеются, когда вокруг молятся или плачут. Они грубы и непочтительны. Они оскорбляют слух. Но в их безоглядности есть что-то, мешающее отмахнуться. Чаще всего их творчество несет на себе печать яростного ощущения жизни как многоцветного, наполненного огненными всполохами мира, прекрасного и требовательного. И современники, редко в том признаваясь, растаскивают эти таланты по мазку, строке или ноте» (Г. Русаков).
1
Отец, Беккина и Амур, и мать
меня, дрозда, силком в силок загнали.
Что до отца, то, надо понимать,
он день-деньской мне рад читать морали,
Беккине[1] только б тряпки выбирать —
сам Магомет ей угодит едва ли...
Амур мне шлюх подсовывал опять —
похоже, их в шалмане набирали.
Мать вроде бы устала мне вредить
и нынче просто злобная старуха,
хотя при этом рада досадить.
Недавно встретил — кланяется сухо.
Я думал всё семейно обсудить...
И слышу: «Чтоб тебе вспороли брюхо!»
2
Да, я влюблён, но знаю наперёд,
что не всерьёз и захочу — остыну:
не буду гнуть перед Амуром спину
из-за его сомнительных щедрот...
Да, я пою, пляшу, лишь он кивнёт:
так челядь угождает господину.
Но он меня в свой плен не заберёт:
я сам его в любой момент покину.
И женщина — какая б ни была:
нежна, прекрасна, всех вокруг прельщает —
меня слугой доныне не звала...
Любовь мужчин в придурков превращает.
Поберегусь — она источник зла:
сердца сжигает, души иссушает.
3
Что сделано, то сделано: забудь.
И ни к чему все «если бы», «хотя бы»...
Потерянного в прошлом не вернуть,
в дороге нужно помнить про ухабы.
А если ты под горку начал путь —
на возвращение надежды слабы.
Да, я не знал, в чём жизни смысл и суть:
чешусь лишь там, где зазудит хотя бы.
Упал — и мне теперь уже не встать.
Ни друга рядом, ни родни с мошною,
чтоб руку протянуть и поддержать...
Пожалуйста, не смейтесь надо мною!
Когда бы донна мне могла сказать
то, что сонет ей скажет — основное!
4
Естественность творимого добра
есть плод любви: цветок растёт из почки.
Кто полюбил, тот лучше, чем вчера.
Амур нас всех возьмёт поодиночке —
для каждого придёт своя пора.
Мы лучше нашей бренной оболочки.
Кто любит мельком, только до утра —
тот мёртв, закопан и не стоит строчки.
Нас меряют мерилом доброты,
но без любви не может быть мерила.
Проверенные истины просты:
ступай, сонет, спеши — как раньше было...
Ведь всем влюблённым скажешь только ты:
— Меня любовь к Беккине сотворила.
5
Кто не любил или любил вполсилы,
совсем чуть-чуть, притом не каждый год,
тех ждут неосвящённые могилы —
как должников, не оплативших счёт.
Они вопят, что никому не милы,
что против них и небо, и приход...
А кто любил, того за всё, что было,
Амур к Фортуне за руку ведёт.
Любовь всегда чиста и благородна,
но доберись она до Сатаны,
то он забыл бы свой огонь бесплодный
для тех, кто вечно мучиться должны.
И вечно жил бы как ему угодно —
как шлюха с наступлением весны.
6
Кто знает, что полезно для него,
с Амуром вряд ли связываться станет…
Особенно в отсутствие того,
что до сих пор к себе влюблённых манит:
мошна весьма потребна для всего,
красотка цацки быстро прикарманит...
И в знак благоволенья своего
на воздыхателя иначе глянет.
А тот пойдёт, ликуя и гордясь —
никто дурного про него не скажет.
И не пристанет глупой шутки грязь,
раз капитал, притом солидный, нажит.
Шикуй с любой — хоть с дурой — породнясь!
Ну, а дружки его и так уважат.
7
Какой-то флорентиец, по рассказам,
любовных мук, отчаявшись, не снёс:
полез в петлю — и тем решил вопрос.
Бог у бедяги, видно, отнял разум.
А нынче вижу: зря он был наказан...
Ведь так же, кончив день, каменотёс
хлебнёт версачи — и пошёл вразнос,
чтоб все заботы улетели разом!
...А я ту боль узнал из первых рук
и верю: смерть напрасно виноватят:
она милей в сто тысяч раз тех мук...
Нет сил терпеть, и я готов к расплате.
Вот мой сонет — порука из порук,
что мне петли, как флорентийцу, хватит.
Русаков Геннадий Александрович родился в 1938 году, воспитывался в Суворовском училище, учился в Литературном институте. Работал переводчиком-синхронистом в Секретариате ООН в Нью-Йорке и Женеве. Автор многих книг стихотворений. Художественные переводы Г. Русакова входили во многие антологии, издавались отдельными сборниками, в том числе «Сонеты современников Шекспира» (М., 1987), куда вошло двести восемь сонетов тридцати шести авторов.
«В моей жизни был период, когда я долго не писал стихов: спасался от немоты переводами. Я переводил всех подряд — французов, англичан, итальянцев; словом, от индейцев США до Тонино Гуэрры. Переводы давали ощущение, что я еще не выкинут из литературы. Их было много, но мне особенно дороги Аполлинер и старые английские сонеты».
Лауреат нескольких литературных премий. Живет в Москве и Нью-Йорке.
[1] «В его сонетах сохранен весь соответствующий реквивизит, приемы и маньеризмы. У него (как и у Данте Алигьери — Ред.) тоже есть жестокосердная возлюбленная, правда, она жестока, „как сарацин или Ирод, истребляющий еврейских младенцев”. Она вполне земная, к тому же не самых строгих нравов, меркантильна, охоча до тряпок. По утрам она является в затрапезе, едва выйдя замуж, наставляет мужу рога — короче, полная противоположность Беатриче, имя которой означает „благословляющая”. А Анджольерову Беккину и зовут соответственно: „бекко” означает „козел” — олицетворение похоти» (Г. Русаков).